Запах твоей кожи (СИ) - Светлана cd_pong
Он схватил её за бёдра, прижал к себе. Она обвила его ногами.
Он развернул её, прижал спиной к шкафу, взял лицо в ладони.
Она поцеловала край его губ.
Он подхватил её, отнёс к кровати, уложил.
Навис сверху.
Его пальцы скользнули между её ног.
Мокро. Горячо. Напряжённо.
Он провёл двумя пальцами по складкам — медленно, чувствуя пульсацию, спустя миг —быстро, настойчиво, пока она не выгнулась, не задрожала, не сжала его руку.
— Тео… — выдохнула она. — Пожалуйста…
Он понял ее желание и вошёл — резко, глубоко, до самого дна.
Она всхлипнула, царапая ногтями его спину.
Её тело сжалось вокруг него, горячее, влажное, жадное.
Он замер на мгновение — чувствовал, как она пульсирует, как сжимается, как отдаётся.
Потом начал двигаться —медленно, тяжело, каждым толчком вытесняя из неё прошлое.
Она обвила его бёдрами, прижимая ближе, требуя глубже.
Его рука скользнула к её груди — сжал, прикусил сосок, потом — к бедру, поднял её ногу выше, открывая ее для себя полностью.
Он вошёл ещё глубже.
Она застонала — громко, без стыда.
— Смотри на меня, — хрипло сказал он.
Она открыла глаза.
Их взгляды скрестились.
Он ускорился.
Толчки стали жёсткими, ритмичными, безжалостными.
Их тела , кожа, пот, жар.
Она впивалась ногтями в его плечи, он — впивался пальцами в её бёдра, оставляя следы.
-О, Боги! ТЕО!!!!-вкрикнула она и вздрогнула, прогнулась в спине потираясь сосками о его груд.
Он почувствовал, как её тело пульсирует вокруг него и не выдержал.
Сделал ещё два резких толчка — и кончил глубоко, с глухим стоном, прижав её к себе, будто боялся, что она исчезнет.
Они лежали, дыша в такт, сердца бились так громко, что, казалось, слышно за дверью.
Он поглаживал ее плечи, спину, целовал в висок, уложил её голову себе на грудь.
— Спи, — сказал он.
Она гладила пальцем его кожу, вдыхала запах луговых трав и пота, и уснула — безмятежно, как ребёнок.
***
Он разбудил её ещё затемно.
— Маленькая… — поцеловал в висок, потом — дорожкой по шее, к плечу. — Просыпайся. Тебе пора.
Она замотала головой, прижимаясь ближе.
Он поцеловал её губы — сначала легко, потом настойчиво.
— Хочу тебя, всего, всегда — прошептала она.
Он опустился ниже.
Губы — к шее, к груди, к животу.
Пальцы — к бёдрам, раздвигая их.
Он прильнул губами к её складкам, втянул клитор, лизнул ее пряный сок.
Потом —пальцы внутрь, два, медленно, чувствуя каждую дрожь.
Она закинула голову, пальцы впились в простыню.
— Тео… — выдохнула она. — Больше…
Он ускорил движеня, язык стал жёстче, дышал на неё горячо.
Она застонала, напряглась кончая, судорожно, сжимая его пальцы внутри себя.
Он поднялся на логтях и вошёл в неё медленно, чувственно.
Замер.
Потом — бешеный ритм, короткие, глубокие толчки.
Они кончили одновременно — без слов, только стон, дрожь, легкий шепот.
Отдышавшись, Эрине посмотрела на Тео , потонув в пучине его зеленых глаз…
— Мне пора, — сказала она, нехотя.
— Знаю, — ответил он, но не отпустил. — Не хочу, чтобы ты уходила.
— Надо.
Она встала, накинула ночную рубашку — и замерла.
— Хм… — удивилась она. — Она порвана.
Тео смущённо кашлянул.
Он притянул её к себе, зарылся носом в волосы.
— Я люблю тебя, — прошептал он.
Она посмотрела на него. В глазах водоворот не высказанных чувств.
— И я тебя люблю, мой Тео.
Они стояли так, обнявшись, пока не пропел петух.
— Пора, — сказала она и вышла, тихо прикрыв дверь.
Тео рухнул на постель, вдохнул ее запах оставшийся на подушке и улыбнулся, как мальчишка.
Потом уснул.
Глава четырнадцатая.
Осень сгущалась. Дни становились тише, воздух — прохладнее, а в доме — светлее, хотя Войда не было уже больше месяца.
Эрине перестала считать дни.
Теперь она считала закаты.
Каждый вечер, как только Сэльда уходила проверять постельное бельё или пересчитывать припасы (Агата умела находить поводы), Эрине спускалась по чёрной лестнице — той, что вела к кухне, а оттуда — в сад, а оттуда — к заднему флигелю, где жил Тео.
Он всегда ждал.
Иногда — у порога, прислонившись к косяку, с чашкой тёплого отвара в руках.
Иногда — за работой: чинил упряжь, точил нож, перебирал травы для Агаты.
Но стоило ей появиться — всё останавливалось.
Даже время.
Они не спешили.
Лежали у камина на старом одеяле, пили чай с мёдом, рисовали друг друга пальцем на запотевшем окне.
Он рассказывал ей о дорогах, по которым ездил, о реках, где вода такая прозрачная, что видно каждую гальку на дне.
Она — о книгах, которые читала, о снах, которые снились, о том, как в детстве мечтала увидеть море.
Они говорили мало. Чаще — молчали.
Но в этом молчании было больше смысла, чем во всех речах Войда за все годы.
Иногда он просто обнимал её — крепко, без слов, как будто боялся, что она растворится.
А она прижималась щекой к его груди и слушала — его любящее, сильное сердце*.
Мали ликовала.
Она носила им ужины под предлогом «Агата велела накормить батюшку», оставляла на подоконнике свежие яблоки и воровато улыбалась, когда ловила их взгляды — долгие, тёплые, полные того, чего не назовёшь вслух, но что чувствуешь каждой клеточкой.
Сэльда давно заметила: госпожа стала спокойнее. Глаза — живее. Шаг — легче.
И всё чаще она исчезала вечерами.
Сначала Сэльда думала — гуляет в саду.
Потом — ходит к Агате.
Но однажды, прячась за кустами жасмина, она увидела: Эрине не к кухне пошла, а к флигелю.
И вышла оттуда только под утро — с растрёпанными волосами, с улыбкой, которую Сэльда не видела ни разу за все годы.
Старуха не сказала ни слова.
