Эти три коротких слова - Меган Куин

– Я что, не могу надеть красивое платье?

– Пенни, дорогая, ты знаешь, что я тебя люблю, но твое платье не особенно подходит для семейного ужина. Оно предназначено для более интимной обстановки, если ты понимаешь, к чему я клоню.

– Не знала, что такая любительница водолазок, как ты, разбирается в моде, мам.

Она хихикает и берет меня за руку.

– Хочешь сказать, гормоны второго триместра еще не заработали на полную?

Я сглатываю.

– Я, э-э, не понимаю, о чем ты.

Она только улыбается.

– Как скажешь, милая.

И мы идем в столовую, где Илай ставит на стол корзинку с хлебом, а папа – миску с салатом.

Словно радушный хозяин, Илай просит всех сесть, затем отодвигает для меня стул. Мама подозрительно на меня смотрит, но я решаю это игнорировать. Прежде чем отойти, Илай сжимает мое плечо, и это не помогает развеять ее подозрения. Вот вообще.

Следующие несколько минут он тратит на то, чтобы принести всем напитки. От любой помощи он отказывается. Просто непринужденно двигается по кухне, подает каждому порцию лазаньи и ждет, пока все не примутся за еду, прежде чем самому сесть за стол.

– Лазанья просто восхитительна, – хвалит мама. – Боюсь, мне придется украсть у тебя рецепт.

Илай подмигивает, и мои внутренности трепещут.

– Я обязательно вам его запишу.

– Это говядина? – спрашивает папа, тыкая мясо вилкой.

– Да, сэр.

– Очень вкусно, – говорит он, прежде чем отправить вилку в рот.

– И чесночный хлеб у него не подгорел. Илай, ты просто чудо! – Мама берет кусочек хлеба.

Посмеиваясь, Илай спрашивает:

– Как долго вы останетесь в городе?

– Уезжаем после завтрашней игры, – отвечает папа. – Дольше остаться не можем. К сожалению, через несколько дней у меня операция по замене колена.

– Ничего себе. Звучит серьезно. Какая-то старая травма? – спрашивает Илай.

– В молодости я играл в хоккей и получил удар клюшкой по колену во время товарищеского матча. В результате у меня развился посттравматический артрит, и эта операция должна обеспечить большую подвижность сустава и уменьшить боль.

– Пэйси говорил, что вы раньше тоже играли.

– Да, это было еще в те времена, когда у нас не было такой мощной защитной экипировки. Мы были настоящими мужчинами.

Мама принимается хохотать.

– Скорее, настоящими идиотами.

Мы с Илаем одновременно усмехаемся и конечно же тут же переглядываемся. Илай смотрит на меня с таким теплом, что мои губы растягиваются в улыбку.

– А вы двое? – спрашивает мама, влезая туда, куда не следует. – Уже решили, что будете делать, когда родится ребенок?

– Не совсем, – отвечаю я. – Потихоньку пытаемся разобраться. Из-за плотного графика Илай не смог сходить со мной на прием к врачу. Конечно, я и сама ходила всего несколько раз, но для меня это все в новинку.

– Тебе уже делали УЗИ? – спрашивает мама.

Я морщусь.

– Делали.

– Правда? – удивленно спрашивает Илай.

– Да, но… – я глубоко вздыхаю. – Боже, это так унизительно. Я сидела в парке, рассматривала снимки и ела крендель. Хочу заметить, что я весь день ничего не ела из-за тошноты, так что крендель пришелся как раз кстати. В общем, подул порыв ветра, и снимок вырвало у меня из рук и унесло к заливу.

– Что? – Илай посмеивается. – Ты мне об этом не рассказывала.

– Ну, во-первых, мне стыдно. Какая из меня вообще выйдет мама, если я даже снимок УЗИ умудрилась потерять? А во-вторых, я не хотела тебя расстраивать, поэтому я ничего не сказала.

Илай поворачивается ко мне и накрывает мою руку своей.

– Пенни, ты будешь замечательной мамой. – Мама громко вздыхает. – И если так подумать, главное – что ты удержала крендель, потому что он, по крайней мере, содержит питательные для ребенка вещества.

– Ух ты, – говорит папа. – Здорово ты придумал, сынок. Молодец.

Илай не сводит с меня глаз.

– Я серьезно. Ты будешь замечательной мамой.

Ладно… Я уверена, что в глазах у меня сейчас пляшут сердечки. Мои тело и разум излучают глубокую любовь и привязанность к этому сидящему рядом мужчине. Если бы рядом не было родителей, моя рука бы уже была у него в штанах, и я бы вовсю демонстрировала, как сильно я ему благодарна.

Илай ставит передо мной вазочку, полную мороженого, сливочной помадки и вишен.

Он что, пытается вызвать у меня слабость в коленях? Потому что именно это у него выходит просто отлично.

– Знаю, не слишком изысканный десерт, – говорит он. – Но Пенни очень хотелось мороженого, так что я решил не обманывать ее ожидания.

– Очень заботливо. – Мама берет ложку. – Когда я была беременна, я обожала макать чипсы в молочный коктейль. Джозефа каждый раз тошнило.

– Это было незабываемое зрелище. Я на секунду отвернусь, а когда повернусь назад – у нее уже молочные усы и крошки чипсов на губах. – Папу передергивает. – Настоящая красавица.

Мама шутливо пихает его локтем.

– По крайней мере, у меня было оправдание. Я была беременна. А вот как ты оправдаешь то, что у тебя сыр застревает в бороде каждый раз, когда мы едим французский луковый суп?

– У меня плохие манеры, – пожимает плечами папа, и Илай начинает смеяться. – Смейся-смейся, сынок. Скоро ты станешь старше и тоже потеряешь всякое самоуважение. Тогда и у тебя будет полная борода сыра.

– Не могу дождаться, – улыбается Илай.

– Ты планируешь когда-нибудь остепениться? – спрашивает папа, и в комнате повисает напряжение.

– Папа, – говорю я, наклоняясь вперед. – Я же сказала – мы просто друзья.

– Я понимаю, но я отец, и меня это беспокоит. Разве не для этого мы сегодня собрались? Чтобы как следует все прояснить?

– Да, – кивает Илай.

– Тогда мне хотелось бы узнать вот что: у тебя есть… определенная репутация. Ты уже думал, что будет с твоей личной жизнью после появления ребенка?

Илай промокает рот салфеткой.

– Я понимаю ваше беспокойство. Я не буду говорить, что слухи, которые вы слышали, ложны, потому что это было бы неправдой. Да, у меня была определенная репутация, но с тех пор, как я познакомился с вашей дочерью, меня это все больше не интересует. Сейчас я сосредоточен на том, чтобы помочь Пенни и убедиться, что у ребенка будет нормальное детство. У меня его не было. Не знаю, говорила ли вам Пенни, но отец нас бросил, а мама умерла, когда мне было двенадцать. В моей жизни были моменты, когда я чувствовал, что меня любят, и моменты, когда мне было по-настоящему одиноко, – эта искренность и дрожь в его голосе… Я ничего не могу с собой поделать. Я протягиваю руку и сжимаю его