Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ) - Рябинина Татьяна
Так, ну должны же быть какие-то средства связи. Я точно помнила, что в большой комнате рации не видела. Осмотрела всю лабораторию, но нашла только листочек на стене с частотами для нее. Наверно, Иван забрал с собой. Зато обнаружилось кое-что другое. На том же листке был написан еще и телефонный номер, а сам телефон — допотопный, дисковый! — стоял тут же, на столике.
Сняв трубку, я услышала гудок — работает! Интересно, чей это номер, биостанции или визит-центра в Куге?
Сейчас узнаем.
Набрала номер, в трубке щелкнуло, пошли длинные гудки. На десятом, когда я уже хотела дать отбой, услышала еще один щелчок и женский голос:
— Да, Ванюш, привет!
— Добрый день, — я натужно улыбнулась невидимой собеседнице. — Это Александра Азарова, я в командировке на гидростанции. Простите, с кем я разговариваю?
— Надежда Петренко, начальник биостанции. Здравствуйте, Александра. Ну как, осваиваетесь? Поладили с Иваном?
— Да, спасибо. Только… — тут я замялась. Заложить его или нет? С одной стороны, усугублять не хотелось, еще сильнее ведь взбесится. А с другой, я сюда не развлекаться приехала, не рыбку с лодочки ловить. Мне нормальные условия для работы нужны. Не ученые для биостанции, а биостанция для ученых. — Только хотелось бы немного больше содействия с его стороны. Тут ведь даже лаборанта нет. Мне без помощи не справиться.
— Хорошо, Саша, я с ним поговорю при первой же возможности. А вы к нам в гости приезжайте, как будет время. Договорились?
— Да, спасибо, — кивнула я.
Ну что, Александра Андреевна, доносчику первый кнут? Да плевать. В конце концов, с какой ради о нем заботиться, если он вот такое вытворяет, пытаясь меня выжить?
Устроившись с ноутом в лаборатории, я несколько часов подряд просматривала данные с флешки. Прежде чем брать пробы и делать посевы, надо было изучить подложку: виды и количество фитопланктона в разных частях, динамику изменений, колебания физических и химических показателей воды в зависимости от климатических и хозяйственных факторов. Очнулась, когда солнце перевалило хорошо за полдень, а спина и шея дружно подавали сигналы SOS. Желудок тоже проявлял недовольство. Пришлось сделать перерыв на обед.
Сварила макароны, добавила полбанки тушенки, второй половиной поделилась с собакой. Прикинула, что вечером можно будет доесть. А еще — через сколько дней на таком рационе желудок объявит забастовку. Значит, снова садиться на овсянку, пюре и кисель. Хорошо хоть аптекой запаслась.
Ближе к вечеру я поняла, что мозг отказывается усваивать информацию. Закрыла ноут, натянула купальник и пошла на пристань. Можно было и голышом — на километры вокруг никого, но ведь по закону подлости именно в этот момент и принесло бы хозяина здешних мест. Вода, разумеется, была не как в Сочи, очень даже бодрящая, но поплавала я с удовольствием. Выбралась на мостки, растерлась полотенцем и легла загорать прямо на досках.
И нахлынуло вдруг одиночество. Не обычное, а особое. Экзистенциальное, как говорил папа. Когда не просто вокруг никого и не с кем словом перекинуться, а оказываешься наедине с мирозданием. Вот оно, а вот ты. И больше никого. Только сознание такой тет-а-тет переносит с трудом и трусливо прячется в мысли и воспоминания. Даже о том, о чем лучше не думать и не вспоминать.
* * *июнь 2012 года
— Соломина, ну долго ты еще возиться будешь?
Кира в своем репертуаре. Папа по дороге на работу согласился подвезти нас до Финбана и наверняка проклял все на свете. Подождав пятнадцать минут и услышав по телефону обычное: «уже иду», поднимаюсь к ней. Она сражается с молнией раздутой сумки, похожей на бегемота.
— Ты вообще куда собралась, на практику или в дом отдыха?
— Шурик, да какая разница? — Кира с хохотом отскакивает, прекрасно зная, что за «Шурика» может и прилететь. — Не зуди. Мне говорили, что там не хуже, чем в доме отдыха. Все, я готова.
У вокзала выходим, садимся в электричку. До Кузнечного три часа пути. Даже Кира устает трещать и сидит, уткнувшись в телефон. Я, расслабленно прикрыв глаза, посматриваю из-под ресниц на мелькающие за окном леса и поля.
Люблю дорогу, люблю природу, особенно нашу северную. С детства знала, что буду заниматься чем-то связанным с ней. В выпускных классах разрывалась между географией, биологией и экологией, в итоге выбрала последнюю. Ну а потом поняла, что особая моя страсть — вода.
С Кирой мы дружим с первого курса. На самой первой лекции оказались рядом, познакомились, разговорились. Вот уж точно, «волна и камень, стихи и проза, лед и пламень не столь различны меж собой»*. Яркая, шумная, привлекающая внимание Кира — и я, тихая, незаметная, замкнутая. Впрочем, одно общее у нас все же есть.
Мы обе — чокнутые ботанички. Вот только со мной это вполне вяжется, никого не удивляет. Но тот, кто не знает Киру, вряд ли поверит, что эта девица, помешанная на парнях, клубах и тряпках, окончила школу с серебряной медалью и уверенно держит курс на красный диплом. Никто не сомневается, что после защиты мы обе пойдем в аспирантуру. Я выбрала в качестве специализации водную экологию, Кира — биоиндикацию водных систем. Именно поэтому мы сейчас и едем на Ладогу: наша практика станет основой для дипломных работ, а может, и для будущих диссертаций.
В Кузнечном нам не везет: нужный автобус только что ушел, а следующий через полтора часа. И идти-то всего три километра, но по жаре и с сумками… Кире удается очаровать какого-то парня, который за две сотни соглашается подвезти нас на «Газели», но потом отказывается брать деньги.
Вот и ворота. Кира барабанит по решетке, из будки выглядывает парень — наш ровесник или чуть постарше.
— Ах, какой! — шепчет Кира мне на ухо.
Он и правда симпатичный, но я бы не сказала, что прямо «ах». Высокий, широкоплечий, поджарый. Темно-русые волосы растрепаны, карие глаза прячутся в густых ресницах. Четко очерченные губы, прямой нос, щетина на чуть впалых щеках и подбородке с едва заметной ямочкой. Не совсем в моем вкусе. Или, может, я до сих пор не отошла от своего неудачного романа?
Их, романов моих, было всего два. Первый — платонический, с одноклассником Денисом, продлившийся полгода и закончившийся таким же невинным поцелуем после выпускного. Второй обрушился на меня год назад, когда приехала на экскурсию в Кижи. Там-то я и заболела севером с его холодными ветрами и синими озерами, а заодно влюбилась в экскурсовода Егора, студента-историка петрозаводского университета. Впрочем, одно от другого было неотделимо: двухметровый викинг с длинными светлыми волосами, бородой и холодными синими глазами был настоящим воплощением севера.
Группа шла за ним по острову, я — след в след, не отставая ни на шаг. Задавала вопросы, слушала, открыв рот, и замирала, поймав его взгляд. Когда экскурсия закончилась и все разбрелись в ожидании отправления теплохода, Егор предложил мне показать то, что в обычный маршрут не входит. Мы бродили по острову — сначала просто разговаривая, потом держась за руки. Потом целовались как ненормальные.
— Не хочешь остаться? — спросил он.
Это было какое-то безумие, но я отключила голову и согласилась. На теплоходе, глядя в сторону, поставила в известность руководителя группы, забрала свою сумку и вернулась на причал. К счастью, родители отдыхали за границей, Кира тоже куда-то уехала, беспокоиться обо мне было некому.
Егор приехал в Кижи на практику, жил в общежитии для сотрудников там же, на острове, в деревне Ямка. Сказал, что к нему приехала девушка, никаких проблем не возникло. Неделя пролетела как один день. Я словно попала в сказку, в Древнюю Русь. Впрочем, было и еще одно волшебство. Егор стал моим первым мужчиной, и это оказалось… чем-то необыкновенным. Мне словно открылись два новых сказочных мира сразу.
Когда его практика закончилась, мы уехали в Петрозаводск и провели вместе еще неделю. Пришло время возвращаться в Питер. Мы постоянно переписывались и перезванивались, несколько раз Егор приезжал ко мне, но уже к Новому году я стала подозревать, что сказка не пережила столкновения с реальностью и расстоянием: накал медленно, но верно ослабевал. Окончательно это стало ясно на зимних каникулах, когда я приехала к нему.
