Вернуть жену любой ценой - Анна Гранина

Она вздыхает, снимает очки и кладет их на стол. В его взгляде смесь жалости и усталости, и я уже знаю, что услышу, еще до того, как она открывает рот. Но все равно скрещиваю незаметно пальцы. А вдруг…

– Ада, я посмотрела твои документы. Справка из психоневрологической клиники… Она все перечеркивает. Закон есть закон. Никто не даст разрешение на усыновление с таким документом и диагнозом. Даже если ты сейчас здорова, даже если это было пять лет назад. Система не пропустит.

Растираю ладони, выдыхаю и сжимаю подлокотники кресла так, что пальцы болят. Ее слова как удар и приговор.

Паша. Его карие глаза, его тихий голос, его улыбка. Он не мой, но он мой. А теперь его могут забрать. Семья. Какая-то семья, которой я не знаю, которой не верю. И я ничего не могу сделать. И они его не знают. Может, они просто ткнули пальцем в смазливого мальчишку, не разбираясь в его внутреннем мире и прошлом.

– Ларис, должен же быть способ. Обходной путь. Может, я могу снова пройти какую-то комиссию.

Она качает головой, и ее губы сжимаются в тонкую линию. Как будто я прошу ее нарушить закон ради школьных воспоминаний.

– Ада, я понимаю, как тебе тяжело, – говорит она мягче, – но я не могу ничего сделать. Никто не сможет. С этой справкой ты для комиссии – красный флаг. Тут только, если сделать так, чтобы она исчезла вообще, – говорит тише.

Я встаю, потому что тут больше делать нечего. В груди жжет, как будто кто-то прижег старые раны.

– Спасибо, – невнятно бормочу и выхожу, не глядя на нее. Дверь кабинета хлопает за мной, и я иду по коридору, чувствуя, как пол дрожит под ногами. Или это я дрожу.

В машине я сижу минуту, две, просто держусь за руль и пытаюсь дышать. Лариса права.

Закон есть закон.

А вчерашний вопрос Зои – пекарня или Паша – как нож, который режет сейчас сердце пополам. Мирон мой шанс.

Его имя, как ржавый гвоздь, впивается в старую рану и тут же ныть начинает. Он – мой последний шанс. Его деньги, его связи, его проклятая власть могут стереть эту справку, убрать все преграды.

Но цена?

Пекарня. Мой дом. Память о родителях. Все, что держит меня на плаву, дает заработать, чтобы немного откладывать и лечить Зою.

Я не могу это решить одна.

Я завожу машину и еду не домой, а туда, где всегда нахожу тишину. На кладбище. К маме и папе. Там среди старых сосен и соленого ветра с моря, я могу говорить с ними. Жаловаться. Плакать. Думать.

Могилы родителей стоят рядом, два простых камня с их именами. Я опускаюсь на колени, выдергиваю пару сорняков, которые пробились сквозь гравий. Закрываю глаза, представляя, как папа смеется, а мама отчитывает его за то, вымазал в новые штаны.

– Привет… Я не знаю, что делать, – шепчу, и голос ломается. – Мам, пап… Есть один мальчик Паша… он как… как мой… которого я потеряла. И я его так сильно люблю! Он сирота, родители… до дома не доехали. Как вы у меня. Его хотят забрать. А я не могу… не могу ничего сделать. Есть только один шанс, который остался. Мой бывший муж. Но он захочет за это наш участок земли. Где ваша пекарня, дом. Отдать это все под снос и переехать в другое место. Я не хочу предавать память о вас, но одновременно хочу жить настоящим, хочу хоть с каким-то намеком на счастливое будущее.

Горячие слезы текут по щекам, а я не вытираю их. Здесь я могу быть слабой. Здесь никто не осудит. Но и совета дать не могут. Я сама должна взять ответственность и сама принять это решение.

Жить прошлым или настоящим.

Телефон в кармане вибрирует, и я вздрагиваю, беру трубку и голос на том конце тетя Маша.

– Адочка! Нужно срочно приехать.

В литмобе «Вернуть бывшую жену» невозможно пройти мимо книги «Вернуть жену. Миссия (не)выполнима» замечательного автора Тани Поляк

Книга живет тут: https:// /shrt/PlP1

Глава 14.

Мирон

Я не люблю кладбища. Терпеть их не могу.

Они всегда давят. Не из-за мертвых, нет. А из-за тишины. Из-за всех этих камней с датами. Понятно, что где-то надо память зафиксировать, но я бы лучше бы фиксировался дома, на фотографии.

Но выдыхаю, беру охапку белых роз и выхожу из машины.

Я никогда не приезжал сюда на день ее смерти, только на дни рождении. Потому что это слишком больно. И вспоминать тот день, и представлять, как могла бы сложиться по-другому моя жизнь. Если бы она была рядом.

Поворачиваюсь и иду вглубь кладбища. Ищу нужный ряд. Не спешу. Зачем? Тут то место, где спешка уже никому не нужна.

Нахожу.

Подхожу к ограде. Внутри – та же четкая гранитная плита. Черно-белая фотография. Губы сжаты, подбородок напряжен, глаза упрямые. Мое упрямство от нее. Жесткость – тоже. Иногда кажется, что даже голос у меня ее. Холодный. Убедительный. Такой, что спорить не хочется.

Мама.

Я опускаюсь прямо в брюках на колени перед ней. Плевать. Молча смотрю в ее уже потухшие навсегда глаза. Для меня она всегда в памяти останется молодой.

Кладу свежий букет роз в вазу. Точно помню: она ненавидела гвоздики.

Внутри все притупляется будто. Боли давно уже нет, злости на всех. Потому что внутри давно уже пустота и выжженное поле.

Глупо говорить с памятниками, знаю, но не сдерживаюсь.

– Это тебе, – показываю букет, – с днем рождения. И… прости меня… – хриплю, едва слышно.

Сглатываю, вдыхаю глубоко.

– Я попытаюсь все исправить. По-своему. Как умею.

Она не отвечает.

И к лучшему, значит, еще не сошел с ума. Поднимаюсь, отряхиваю брюки, букет ставлю в вазу.

Больше мне сказать нечего.

В стороне, откуда пришел, подъезжает похоронная машина. Еще хуже кладбища – это похороны.

Чтобы избежать этого, иду к другому выходу. А когда дохожу до изгиба у старых сосен, резко замираю. Чуть дальше в женской фигуре, что отходит от могил, узнаю Аду.

Она быстро смахивает слезы, заканчивая