Измена. Ушла красиво - Ася Исай

— Мам! — Машка сонно открывает двери своей комнаты. — Ты чего так рано тут шауршишь? — протирает глаза и только после этого замечает праздник вокруг.

— Сюрприз, — шепчу.

Маша влетает вихрем — босиком, в любимой пижаме с мультяшными котами. Волосы спутаны в невероятный клубок, на левой щеке отпечаток подушки — красная рельефная полоса через всю скулу. Глаза еще сонные, но уже загораются при виде украшенной комнаты.

— С днем рождения, солнышко мое.

Встаю, обнимаю дочь. За последний год она вытянулась выше меня — приходится привставать на цыпочки, чтобы поцеловать в макушку. От нее пахнет сном — теплом, ванильным шампунем, чем-то неуловимо родным. Мой ребенок. Моя уже взрослая девочка.

— Восемнадцать, мам! — она кружится среди шаров, смеется. — Я официально взрослая! Могу голосовать! И водить машину! И выходить замуж без вашего разрешения!

Смех звенит хрустальными колокольчиками. Если бы ты знала, думаю, сглатывая внезапный ком в горле. Если бы знала, как я считала дни до этого момента. Не только чтобы отпраздновать твое совершеннолетие. Чтобы, наконец, перестать врать себе, что остаюсь в этом аду "ради ребенка".

— Иди сюда, именинница.

Веду её к столу. Глаза Маши округляются при виде торта.

— Мама, это же искусство! Как такое есть вообще можно?

— Нужно. Давай, свечи.

Достаю из ящика упаковку тонких свечей, втыкаю в крем. Восемнадцать огоньков вспыхивают от спички, колышутся на сквозняке. Тени пляшут по стенам, по лицу дочери.

— Загадывай желание!

Маша зажмуривается, морщит лоб. Губы беззвучно шевелятся — формулирует желание. В этот момент так похожа на Ивана, что сердце пропускает удар. Те же вертикальные складки между бровями, тот же прикушенный в сосредоточении уголок рта.

Нет. Не сейчас. Не думать.

Она набирает воздух и выдыхает. Все свечи гаснут разом, дым поднимается к потолку сизой спиралью.

— Загадала?

— Ага. Но это секрет!

Тянусь за ножом, чтобы отрезать первый кусок, но Маша откусывает, не дожидаясь вилки. Крем размазывается по губам, подбородку, даже на кончике носа.

— Божественно! Папа еще спит? — спрашивает с набитым ртом.

Киваю. Не хочу говорить о нем. Не в это утро.

— ПАПА-А-А-А! — орет Маша на всю квартиру. — Вставай немедленно!

Тишина. Потом шарканье — медленное, неохотное. Иван появляется в дверном проеме. Волосы торчат во все стороны, глаза припухшие, на щеке след от подушки — почти как у дочери. В руках — охапка алых роз, минимум полсотни.

— С днем рождения, моя принцесса.

Маша взвизгивает, бросается к нему на шею. Он подхватывает её, кружит — осторожно, она уже не малышка. Розы сыплются на пол, алые лепестки усеивают паркет.

— Пап, я теперь взрослая!

— Знаю, малыш. Но для меня всегда будешь маленькой девочкой.

Ставит её на пол, целует в лоб. Потом его взгляд находит меня.

— Секунду.

Уходит, возвращается с точно таким же букетом. Протягивает мне, глядя в глаза.

— Спасибо. За дочь. За все.

Беру розы механически. Шипы колются сквозь целлофан — острая боль в ладони. Улыбаюсь — навык, отработанный до автоматизма.

— Спасибо.

Завтракаем втроем. Иван жарит свои фирменные блинчики — тонкие, кружевные, с дырочками. Маша болтает без умолку — про выпускной класс, про ЕГЭ, про университеты, куда будет поступать. МГУ, журфак — мечта с детства. Мы с Иваном переглядываемся над её головой — родители, гордые своим ребенком. Почти как настоящая семья. Почти.

День пролетает в праздничной суете. Звонят родственники — бабушки, дедушки, тети, дяди. Маша принимает поздравления, как маленькая королева.

К вечеру собирается на первую самостоятельную вечеринку.

— Сначала в караоке с девчонками! Я у Ленки ночевать останусь, ладно? У них завтра с родителями на дачу, она меня подбросит.

— Конечно, солнце. Только осторожней там.

— Мам, ну что ты! Мне уже восемнадцать!

— Все равно. Ты моя девочка.

Обнимаю на прощание. Крепко до хруста ребер. Вдыхаю запах её духов — что-то цветочное, легкое.

Дверь хлопает. Звук эхом отдается в пустой квартире. Мы с Иваном остаемся вдвоем.

Убираю со стола, загружаю посудомойку. Механические движения успокаивают. Тарелка, вилка, стакан. Ополоснуть, поставить в ячейку. Не думать.

Завариваю жасминовый чай — пакетик опускается в кипяток, сразу начинает отдавать цвет. Бледно-желтый, потом золотистый, потом почти коричневый. Вдыхаю пар — горький, с цветочными нотками.

Не слышу, как он подходит. Только чувствую — ладони на талии, губы касаются шеи сзади. Горячее дыхание обжигает кожу.

— Устала, родная?

Мурашки бегут по позвоночнику — тело помнит, тело реагирует вопреки разуму.

— Немного.

Разворачивает к себе, прижимает. В глазах — то, чего не видела годами. Желание. Нежность. Что-то опасно похожее на любовь.

— Ну что, — шепчет, проводя пальцами по моей щеке. — Вылетела наша птичка из гнезда. Одни остались.

Рука скользит ниже, к поясу халата. Пальцы ловко развязывают узел, шелк распахивается. Ладонь ложится на бедро, большой палец чертит круги на коже.

— Может, успеем еще одного сделать? А? Братика для Маши? Или сестренку?

Отстраняюсь, качаю головой. Завязываю халат обратно, туго, двойным узлом.

— Иван, не смеши. Мне сорок шесть. Поздновато для младенцев.

— Почему поздновато? — он снова притягивает меня. — Ты прекрасно выглядишь. Лучше, чем в тридцать.

Целует — напористо, жадно. Язык проникает между губ, руки скользят по телу. Знакомые движения, изученная территория. Он знает, где коснуться, чтобы я задрожала. Чтобы колени подогнулись. Чтобы дыхание сбилось.

Должна оттолкнуть. Вырваться, уйти, запереться в ванной до утра. Завтра — побег. Новая жизнь. Свобода. Нельзя. Нельзя поддаваться чувствам.

Но тело помнит. Отвечаю на поцелуй.

В последний раз шепчет внутренний голос. В самый последний раз. Прощальный аккорд умирающей симфонии.

Он подхватывает меня на руки — легко, будто я ничего не вешу. Несет в спальню.

Раздевает медленно, будто в первый раз. Халат соскальзывает с плеч, шепотом шелка падает на пол. Губы касаются виска, век, уголков рта. Спускаются ниже — по линии челюсти к шее, к ключицам, к груди. Язык рисует влажные узоры на коже.

Закрываю глаза. В темноте легче притвориться, что это не предательство самой себя. Что это прощание. Точка в конце длинного, мучительного предложения.

Он осторожен, почти нежен. Будто боится причинить боль, разбить что-то хрупкое. Двигается медленно, шепчет бессвязное на ухо. Люблю. Моя. Красивая. Родная.

Ложь. Все ложь. Красивые слова для красивой картинки.

Но тело не слушает голос разума. Выгибается навстречу, подстраивается под знакомый ритм. Ногти впиваются в его спину, оставляют алые полумесяцы. Дыхание срывается, сердце колотится о ребра изнутри.

Удовольствие накатывает неожиданно — острый, почти болезненный. Вскрикиваю, цепляюсь за его плечи. Он следует за мной через несколько судорожных толчков. Замирает, уткнувшись лицом