Измена. Ушла красиво - Ася Исай

Лежим, не шевелясь. Его вес придавливает, но я не прошу подвинуться. Слушаю, как замедляется дыхание, как стихает буря в крови.

И вдруг — слезы. Горячие, соленые, неудержимые. Текут из уголков глаз к вискам, впитываются в наволочку. Плачу беззвучно — еще один навык, отточенный годами.

Плачу по нам — молодым, влюбленным, полным надежд. По той девчонке, что поверила в вечную любовь. По тому парню, что клялся хранить верность. По семье, которую мы могли бы построить. По годам, украденным ложью.

Иван приподнимается на локтях, видит мокрые дорожки на щеках.

— Эй, что такое? Я сделал больно?

— Нет, — выдавливаю сквозь сжатое горло. — Просто... эмоциональный день. Маша выросла. Время так быстро...

Он кивает понимающе, целует соленые капли на скулах.

— Знаю. Мне тоже грустно. Вроде вчера только из роддома забирали, а уже — университет на носу. Но это жизнь. Дети вырастают.

Если бы ты знал, думаю, глотая новую волну слез. Если бы знал, что уйдет не только она.

Скатывается с меня, ложится рядом. Простыня между нами мокрая от пота. Встает, натягивает белье. В полумраке спальни его тело кажется чужим — незнакомые очертания, тени в непривычных местах.

— Слушай, — поворачивается ко мне. — Завтра с утра надо съездить кое-куда. Срочно. Клиент из Питера неожиданно прилетел, встреча назначена. Вернусь к вечеру.

Конечно. Конечно, у тебя срочное дело. Клиент из Питера. В субботу, рано утром.

— Хорошо, — говорю ровно.

Наклоняется, целует в лоб. Губы сухие, шершавые.

— Спи. Я будильник поставлю на шесть, постараюсь тихо собраться.

Уходит в ванную. Слышу шум воды, потом тихие шаги к гостевой спальне — чтобы не разбудить меня утренними сборами. Какая забота.

Лежу в темноте, считаю удары сердца. Шестьдесят восемь в минуту — почти норма. В теле — приятная истома, расслабленность после близости. В душе — пустота размером с черную дыру.

Это был последний раз. Больше он меня не коснется. Никогда.

Засыпаю под утро. Снится Маша маленькой — лет пяти, с выбитым молочным зубом. Смеется, показывает дырку в улыбке. "Мама, смотри! Теперь я как пират!"

Просыпаюсь от хлопка входной двери. Шесть двадцать на электронных часах. Он уехал.

Встаю, иду в душ. Вода — ледяная, потом обжигающе горячая. Стою под струями, пока кожа не краснеет. Смываю его запах, его прикосновения, память о прошлой ночи. Мочалка жесткая, тру до боли.

Вытираюсь, смотрю в запотевшее зеркало. Размытое отражение — бледное лицо, мокрые волосы, синяки под глазами. Это я. Новая я. Свободная я.

Одеваюсь обдуманно: джинсы, черная водолазка, кроссовки. Ничего яркого, привлекающего внимание. Никакой косметики, никаких украшений. Сегодня мне не нужны маски.

Достаю телефон. Приложение слежения открывается медленно — крутится колесико загрузки. Наконец карта открывается. Синяя точка движется по знакомому маршруту.

Тот самый адрес. Дом его второй семьи.

В груди что-то обрывается с почти слышимым щелчком. Не боль — я думала, будет больно. Просто тихий звук ломающейся последней нити.

Что ж. Это будет отличный финал.

Собираю необходимое. Сумка с вещами, остатки документов, пачка наличных, ключи от машины, телефон. Больше ничего не нужно. Остальное заберу потом, через адвоката. Или не заберу — какая разница.

Машина заводится с первого раза. Выруливаю на улицу — город субботним утром пустой, сонный. Редкие прохожие спешат по своим делам, не поднимая глаз.

Включаю навигатор, хотя дорогу помню. Час езды, если без пробок. Может, меньше.

Еду молча, без музыки. В голове — белый шум, статические помехи. Никаких мыслей, никаких чувств. Только дорога впереди и цель в конце пути.

Знакомый поворот. Знакомая улица. Белый дом с колоннами и мансардными окнами. Я была здесь всего один раз, но он врезался в память намертво.

Ставлю машину через дорогу. Глушу мотор. В салоне становится очень тихо — слышно только собственное дыхание.

Моросит мелкий дождь — осенняя морось, больше похожая на туман. Капли оседают на лобовом стекле, сливаются в извилистые ручейки. Не включаю дворники — пусть заливает, пусть скрывает.

Выхожу. Холодный воздух бьет в лицо, забирается под водолазку. Дождь сразу же пропитывает волосы, стекает за шиворот. Не открываю зонт — он лежит в машине, да и не нужен.

Подхожу к калитке. Кованая решетка, золоченые вензеля. Открыто. Палец зависает над кнопкой дверного звонка. Перламутровая, подсвеченная изнутри.

Последний шанс передумать. Развернуться, сесть в машину, уехать. Сделать вид, что ничего не знаю. Продолжить играть роль идеальной жены еще день, неделю, месяц, год.

Нет. Хватит.

Нажимаю. Мелодичный перезвон где-то в глубине дома — Вивальди, Весна "Времена года". Изысканно.

Жду. Сердце колотится где-то в горле. Ладони мокрые — то ли от дождя, то ли от пота. Во рту пересохло, язык прилипает к небу.

Щелчок замка. Дверь открывает улыбающийся Иван.

Глава 8. Спектакль окончен

OST — Лолита "Раневская"

Его улыбка гаснет, когда он видит мое лицо. Медленно, как в замедленной съемке. Сначала замирают губы — те самые, что тысячи раз целовали меня по утрам, шептали нежности в темноте спальни. Потом меркнет свет в глазах — карих, с золотистыми искорками, в которых я когда-то видела целый мир. Брови сдвигаются к переносице, оставляя знакомую морщинку — я часто разглаживала ее пальцем, когда он хмурился над чертежами. Он всегда был проницательным, мой Иван. Бывший мой Иван.

— Уля? — В голосе появляется настороженность. Слышу, как он сглатывает. Кадык дергается — я знаю все его жесты, изучила за эти годы как азбуку. — Ты почему здесь. Что случилось?

Я же, наоборот, пытаюсь улыбнуться. Получается горько — чувствую, как кривятся губы, будто их стягивает невидимая нить. Мышцы лица не слушаются, подрагивают. Наверное, выгляжу как плохо нарисованная кукла — фальшивая улыбка на лице.

Он делает шаг ближе. Инстинктивно отступаю назад.

— Не подходи, — шепчу, и голос предательски дрожит. — Пожалуйста.

Молчу несколько секунд, собираясь с силами. В горле ком размером из битого стекла. Твердый, колючий, не дает нормально дышать. Пытаюсь сглотнуть, но он только увеличивается. Меня колотит от озноба.

Смотрю на него и вижу не только мужчину передо мной, но и тысячи его образов, наслоившихся друг на друга за эти годы. Вот он в смокинге на нашей свадьбе, нервно поправляет галстук-бабочку. Вот в старой футболке красит стены в спальне — мы только переехали, и на его щеке мазок голубой краски. Вот держит мою руку в больнице, когда у меня был аппендицит — не отходил три дня, спал в кресле.

— Я ухожу. — Голос срывается