Рыжая на его голову - Лилия Сурина
— Зачем столько продуктов? Ведь вы с отцом вдвоем живете? — цедит словно сквозь зубы. Не понимаю его раздражения.
— Глеб, что тебе от меня нужно? — присаживаюсь напротив него, на самый край стула, готовая вскочить в любой момент. — Помог, спасибо за это, но…
— Тебе чай для меня жалко?
— Нет, просто…
— Что, просто? — наклоняется вперед, и становится намного ближе к моему лицу. В горле ком, который никак не могу проглотить. — Ты меня боишься, что ли, мелкая?
— Ну… ты же меня ненавидишь, так что, мне непонятно, зачем ты напросился на чай…
— П-фф... — усмехается парень, снова откидываясь на спинку кожаной скамьи. — Нет у меня к тебе ненависти, с чего бы?
— Я тебе поперек горла, то сталкиваемся, то нос вот разбила тебе… то еще чего происходит.
— Да я сам во многом виноват, слишком резок, и все на бегу. Остальные привыкли и стараются не попадаться на моем пути, ты просто не знала. Ты не ответила, про продукты, — снова напоминает мне, хватая со стола бумажную салфетку. Мнет ее раздраженно, рвет на разноцветные клочки.
— Я на всю неделю закупилась, привыкла так. А вы разве не так делаете?
— Нет. Мать после работы заходит в магазин каждый день и покупает, что нужно. А по воскресеньям едем вместе на рынок за овощами и мясом. Если есть время.
Слышу щелчок, чайник вскипел, вскакиваю, чтобы заварить. Обычно я люблю возиться с заваркой, несколько раз ополаскиваю заварник, потом заливаю чайные листья кипятком и накрываю полотенцем, чтобы настоялся. Но сегодня делаю все быстро, лишь бы незваный гость скорее ушел, пока не испепелил меня своим злым взглядом.
Когда поворачиваюсь к столу, то вижу на нем небольшую коробку с бисквитными пирожными. Надо же, не с пустыми руками чаевничать пришел. Собираю на стол свое угощение, все, что нахожу в холодильнике и шкафу. Разливаю ароматный черный чай по чайным чашкам, и снова усаживаюсь за стол.
— Тебе молока налить? — спрашивает Глеб, тянется за молочником, я лишь киваю. — Пирожное?
Я снова киваю, подвигая к нему свое блюдце. Молчим с минуту, лично я не знаю, о чем с ним говорить.
— Как тебе с отцом живется? Нет обиды на мать, что вышвырнула тебя? — задает вопросы так, будто обвиняет в чем-то, так и хочется выставить его за дверь. — Мои тоже развелись, ты в курсе, наверное.
— Нет у меня ни на кого обиды, — тоже начинаю злиться, ломая ложечкой аппетитное пирожное. — Никто меня не вышвыривал, сама приняла решение уехать к отцу. А про твою жизнь не знаю ничего, нет желания узнавать.
Я лукавлю, и в том, что сама приняла решение уехать из Италии. И в том, что мне неинтересно узнать, как живет этот парень. Кажется, ему нужна моя помощь, он ее подсознательно ищет. Может по душам не с кем поговорить?
Глава 13
— Не обижайся на меня, — вдруг устало говорит Глеб, допивая. Он отставляет чашку, но кидает взгляд на чайник, и я не могу задушить порыв, встаю и снова наливаю ему чай.
— Я не обижаюсь. Просто не понимаю, зачем ты еще здесь, если я тебя раздражаю.
— Мне нельзя домой, иначе обижу мать, а я не хочу этого, ей и так досталось. Остыть нужно.
— Ну походил бы по улицам, в парк сходил, чем сидеть и злиться на меня. Я уяснила, что теперь мне и в магазин нельзя, там тоже могу с тобой столкнуться. Теперь только доставка.
Шмелев закусывает губу и ковыряется в пирожном, так же мнет его ложкой, как я до этого. Брови сдвигаются к переносице, а тяжелый вздох, говорит мне о том, как тяжело на душе у парня. За несколько дней, что провела в новой школе, поняла, что он так же одинок, как и я. Ни с кем почти не общается, после уроков сразу уезжает. На тренировках атмосфера теплее, шутят друг над другом, но после Глеб едет домой, другие же парни договариваются встретиться в боулинге или спорт-баре, а кто-то хвастается, что у него свидание.
Все это слышу, на меня ведь никто внимания не обращает, будто я предмет мебели. Даже жаль Шмелева, без друзей плохо. Но на него все девочки смотрят с восхищением, а Егорова вообще, считает своей собственностью. Два дня назад на перемене подошла и сказала, если увидит, что я проявляю интерес к парню, то она со мной церемониться не будет. Знала бы эта стильная штучка, что мы сейчас сидим за столом и попиваем чаек.
Встаю, чтобы убрать со стола, собираю блюдца и чашки, складываю их в посудомоечную машину. Глеб сидит, надувшись как сыч. Когда же уйдет уже?
Хватаю тяжелую сахарницу, чтобы убрать ее в шкаф, обдумывая, как спровадить Страйкера, мне еще нужно обед сварить перед работой. Телефонный звонок как выстрел в тишине, от неожиданности роняю сахарницу на пол.
— Да, мам, я скоро… да так, в гости к однокласснице зашел, — говорит в телефон, разглядывая осколки на полу, — скоро приду.
Я опускаюсь на корточки, чтобы убрать разбитую посуду, и Глеб делает то же самое, улыбается мне, успокоился вроде.
— Все, тебя отпустило? Или еще чаю? — интересуюсь, не глядя хватаясь за самый большой осколок и боль пронзает указательный палец.
Равнодушно смотрю, как падают тяжелые теплые капли, и кучка белого сахарного песка краснеет, даже красиво, волшебно.
— Где аптечка, — переживает парень, зажимая мой раненый палец в своей ладони, а потом тянет меня к раковине, подставляя под холодную струю порез.
— Вот в том шкафу, верхнем, — киваю в сторону окна.
Мне приятна его забота. А сахарницу не жаль, давно выкинуть собиралась, тяжеленная, из обычного стекла.
Молча наблюдаю, как неуклюже Шмелев бинтует мой раненый палец, даже смешно становится.
— Что? — смеется и он. — Я же не виноват, что пальчик такой маленький. Вот если бы как целая рука, или нога, то справился лучше.
— Ну извини, надо было всадить осколок в ногу, — хохочу, представляя эту картину.
— Никуда не надо было всаживать. Посиди, сам уберу.
Парень заметает мусор в совок и выкидывает в ведро. Потом берется за свой пакет. Хочу сказать, что нужно мокрой тряпкой пройтись, но вовремя прикусываю язык, иначе он никогда не уйдет.
— Ты во сколько в ледовый? Я заеду за тобой.
— Не, я дорогу знаю, — делаю жест в сторону двери, выказывая свое нетерпение. — И вообще, забудь где я живу, работаю, что вообще существую.
— Это почему? Боишься меня, или…
— Или. Узнает твоя Егорова про наше чаепитие, или вдруг увидит, что подвозишь меня