Клетка - Ариша Дашковская

Только бабушка собралась выходить из кабинета, как дверь открылась, и вошел широкоплечий русоволосый мужчина в спортивных штанах и футболке.

— Гриш, эти — махнув в нашу сторону головой, пренебрежительно произнесла девушка, — к тебе. Я объясняла женщине, но она ничего не хочет понимать.

— Здравствуйте, — тренер поздоровался с бабушкой, слегка кивнув. — Я вас слушаю.

— Мы можем выйти? Тема слишком деликатна.

— Да, хорошо, — тренер открыл дверь и пропустил бабушку вперед. Я тоже хотел пойти с ними, но бабушка жестом остановила меня.

Далеко они не отошли, через приоткрытую дверь я слышал их приглушенные голоса.

— Григорий Иванович, — срывающимся голосом начала бабушка, — у мальчика трагически погибли родители. Сгорели заживо. Он очень тяжело это переносит. Невролог порекомендовал заняться плаванием. Понимаю, что вы очень загружены, что Олежка не умеет плавать, что он сейчас, как комок нервов, но очень вас прошу, умоляю, не отказывайте нам. Нам очень нужны эти занятия.

— Сочувствую вам. Когда погибли родители?

— Месяц назад.

— Я посмотрю на него. Если у него есть задатки, мы будем заниматься столько, сколько нужно, чтобы подтянуть его до уровня группы. Если нет, то я в вашей беде не помощник.

— Олежка справится, я уверена.

— Ну что ж, тогда принесите справку от педиатра, потом оформляйте документы, оплачивайте, и жду вас на занятия.

Я понял, что отвертеться не получится. Придётся ходить и выкладываться по полной, чтобы не подвести бабушку, которая верит в меня и будет бороться со всеми, кто будет мешать ей устроить для меня лучшее будущее.

Педиатру, к которому мы пошли на прием, чтобы получить справку для бассейна, не понравились мои анализы. Она говорила бабушке что-то про истощение, недостаточную массу тела и про низкий уровень гемоглобина. Справку-то она после непродолжительных препирательств с бабушкой дала, но взяла с бабушки обещание, что та будет ежедневно заставлять меня съедать по целому гранату. Помимо прописанных препаратов железа и гранатов, она прописала мне общеукрепляющую пасту из орехов, меда, кураги и изюма.

Бабушка в тот же день купила все необходимое для лечебной пасты и самые лучшие гранаты с крупными рубиновыми зернами. Я предложил бабушке разделить гранат со мной, но она сказала, что за свою жизнь наелась гранатов до тошноты. То же самое она говорила и о других фруктах, которые теперь всегда были в нашем холодильнике, и о мясе, которое всегда съедал я, а она только поливала себе юшкой то гречку, то пюре. Тогда я ей верил, более того, думал, как можно быть такой разборчивой и капризной в еде.

— Мясо жесткое, ешь сам! — и я ел тушеную говядину, не пропадать ведь продукту, пока бабушка ела и нахваливала пустую кашу.

— Яблоки кислые. Скушай, внучок, сгниют же!

— Бананы. Вот что в этих бананах? Картошка вареная с сахаром! Выручай, Олежка. А то обидно, что деньги на них зря потратила!

После того, как бабушка оформила меня в школу, мы поехали на рынок, чтобы купить мне вещи. Правда, сначала мы обошли добрый десяток магазинов, где бабушка сначала улыбалась, приметив понравившуюся вещь, но потом, когда она видела цену, улыбка стиралась с ее лица и бабушка находила сразу же сотню изъянов: то цвет слишком темный, то слишком маркий, то ткань слишком мягкая, то слишком грубая, то нитки торчат, то строчки кривые. В итоге она сказала, что на рынке и выбор больше, и сторговаться можно. Но и на рынке мы обошли бесчетное множество палаток, прежде чем бабушка, торгуясь, чуть ли не до скандалов, купила мне обувь, пару рубашек, несколько брюк и серый джемпер. Она была довольна покупками, но больше тем, что ей удалось сэкономить. Торчащие нитки бабушка обрезала, штанины на брюках подшила таким образом, чтобы потом можно было распороть шов и удлинить брюки по росту. А на кривые швы, по словам бабушки, вообще можно не обращать внимания: косорукие китайцы и дорогие, и дешевые вещи шьют одинаково косо.

В школе дела не особо заладились. Бойкостью я не отличался, отвечал односложно, и интерес одноклассников ко мне быстро угас. Я сидел один, на переменах ходил один или стоял у окна, тоже один, и смотрел, как ребята на школьном дворе играют в снежки. Учительница, Наталья Ивановна, была молодой и казалась доброй. Иногда, когда она говорила, я видел только, как шевелятся ее губы, но не слышал ее голос, либо слышал слова, но не мог связать их в единое предложение и понять их смысл. Иногда она спрашивала меня на уроке. Я даже не с первого раза понимал, что она обращается ко мне. Вставал со своего места, беззвучно шевелил губами, смотрел на нее и молчал. Когда она просила списать с доски или с учебника предложение, я рисовал в прописях домики и человечков. Неудивительно, что она вызвала в школу бабушку и просила ее решить вопрос о переводе в коррекционный класс. Я не понял, что означает это слово, но по реакции бабушки понял, что что-то нехорошее.

— Вы понимаете, что пережил мальчик? Его родители сгорели заживо. Он каждую ночь кричит и будто горит вместе с ними, — бабушка старалась заглянуть учительнице в глаза. — Наталья Ивановна, вы ведь педагог. Вы же понимаете, что он не дурак, он хорошо учился. Он умеет и читать, и писать, и считать. Вы посмотрите его тетрадки из прежней школы. У него сложный период, не отказывайтесь от него, я уверена, что у вас получится его вытянуть.

Наталья Николаевна неохотно согласилась с бабушкой, и я остался в том же классе.

— Прости меня, — я гладил немое дерево, чувствуя, будто прикасаюсь, к её сухой, морщинистой руке. — Я так виноват перед тобой. Если бы не я, ты бы ещё пожила. Я никогда не ценил тебя так, как ты заслуживала, — закрыл лицо руками, спрятав глаза от Олеси.

Она может радоваться. Из-за меня любимые люди умерли. Бабушка, мама. Я всё всегда делал не так, как нужно. Я виноват в их смерти.

Глава 10. Глеб и Настя

Остальные фигуры быстро заняли свои места на доске. Рядом со мной — Лис. Так получилось, что он сейчас ближе ко мне, чем кто бы то ни было. Единственный человек, которому я могу хоть немного доверять.

Чуть поодаль поставил две фигурки — Глеб и Настя. Они бы не особо радовались подобному соседству. Глеб — мой лучший друг из прошлой жизни. Теперь после всего, что со мной случилось, вряд ли бы он подал мне руку. А