Пепел прошлого (СИ) - Евсения Медведева
— Поздно, сестридзе, поздно. Мы уже дали свое согласие. Променяли свои принципиальные позиции на кино и пару часов в развлекательном центре, — Иван в прощальном жесте провел ладонью по волосам, завивающимся у шеи.
Стало так трудно прижать сына к груди, он смущался и пытался отгородиться от приливов материнской ласки. Лишь иногда, подходил и обнимал со спины, зарываясь носом в волосы, глубоко вдыхая, а потом смеялся, говоря, что от меня постоянно пахнет клубникой.
Я до сих пор не понимаю, как могла пропустить взросление, он вытянулся как-то быстро, забыв спросить родительского разрешения. А серьезность в его карих глазах стала такой реальной, что приходилось спрятать подальше свое дикое желание "посюсюкаться".
— Мам, — заскулила Мила.
— Нет, дочь, ныть бесполезно. Дядя Саша просто посмотрит на твои зубы, но если увидит проблему, то нужно будет подлечить. Хорошо?
— А ты посидишь со мной?
— Конечно, как всегда, — я скинула одеяло и спустила ноги с кровати. — Так, малышня. Мама в душ, собираться, а вы делаете уроки и едем.
Как только растерявшиеся детки вышли из спальни, я скинула пижаму и пробежала в душ. Повела носом, вновь и вновь улавливая его аромат. Включила горячую воду во всех кранах и вдохнула. Обожала ощущение влажного тепла, обволакивающего обнаженное тело. По коже начинали бегать мурашки, становилось легче думать. Боль и усталость уходили, уступая место лишь удовольствию и приятным воспоминаниям. Пар окутывал, согревал и приносил покой, которого так жаждало мое тело. И душа…
Я была уверена, что все можно забыть. Думала, что с возрастом люди учатся отсекать больную, пораженную смертельными клетками плоть. Но нет, я до сих пор больна. Облучение временем не помогло и уже никогда не поможет. Эта мысль так резко влетела в мою голову, что я забыла как дышать. Грудная клетка затряслась, а из глаз брызнули слезы. Жила, работала, воспитывала детей, а по ночам вновь и вновь возвращалась в уютную квартирку в центре Вены.
Наматывая простынь на дрожащее тело, вновь и вновь проигрывала все, что случилось десять лет назад. Искала то, что могла упустить не для того, чтобы выгородить, а наоборот… Мне было проще жить с ощущением вины, чем с постоянными мыслями о двойственности собственного поступка. Я понимала его злость, ярость, с которой он смотрел на меня. Наслаждаясь каждой искрой, больно вонзающейся в разодранную разлукой душу.
Что происходит, когда ты делаешь то, чего от тебя ждут, когда перестаешь сопротивляться и, опустив руки, плывешь по течению? Что происходит с внутренним светом, который называют жизнью? Что с ней происходит? Она тухнет. Как уголек, упавший в воду. Шипит напоследок, пытаясь привлечь к себе внимание, но уже поздно. Слишком поздно.
У меня не осталось сил, чтобы менять то, что я строила на протяжении десяти лет. Бежала от него, как от огня. Бежала в страхе, постоянно оглядываясь. Год назад я была готова смыться, исчезнуть, как сигаретный дым, оставив только воспоминания, но дети… Они перестали быть крохами, стало так тяжело объяснять каждое решение. Мне было жаль дочь, только привыкшую к жизни в России, жаль Булю, ждущую, когда старенький домик вновь станет трястись от детского смеха и громких игр, с обязательными актами вандализма. И впервые стало жалко себя.
Стало так сложно. Жизнь такая шутница….
— Лизка, ты оглохла? — Буля дернула меня за волосы, собранные в хвост, и помахала светящимся экраном мобильника. — Дэн.
— Дэн? — Я нахмурилась, понимая, что муж… Бывший муж не звонит просто так, да и со мной, обычно, он не разговаривает, предпочитая часами болтать с детьми по скайпу.
— Привет, Мани, — рассмеялся он.
— Что случилось? Что-то с мамой? Папа?
— Нет, с твоими "стариками" все хорошо, мы сегодня виделись в клинике. Если только их не отравила наша злая буфетчица, — рассмеялся он.
— Фу… Ну и шутки у тебя, — выдохнула я и налила кофе в свою любимую кружку в крупный горох. — Тогда, что случилось?
— А, что собственно такого? В документах о разводе где-то стоит пункт о запрете телефонных звонков?
— Началось… — закрыла глаза и улыбнулась. Я соскучилась по Дэну. Его нудность и правильность, в сочетании с легким характером и хорошим чувством юмора, спасали нас в самые трудные периоды совместной жизни. Шутки смягчали любые конфликты, как на работе, так и дома. Он тоже был врачом, что помогало составить график так, чтобы с детьми был хотя бы один из родителей.
— Все-все. Ты в последнее время перестала отвечать. У тебя кто-то появился? А ну-ка, колись, Мани!
— Нет, никто у меня не появился, — выдохнула я и машинально посмотрела на руку. Ближе к локтю виднелся абсолютно отчетливый кровоподтек пальцев. Прикусила губу, вспоминая силу, с которой он сжимал меня, словно боясь, что я могу исчезнуть.
— Ты врешь, я не вижу тебя, но чувствую, что ты врешь. Ладно, из тебя все равно ничего не выбить, позже позвоню Буле.
— Не смей, — зашипела я, прикрывая рот рукой. — Не втягивай ее в это.
— Значит, есть во что втягивать?
— Я убью тебя. Перегрызу провода интернета зубами. Посулю детям ежедневные походы в батутный парк, чтобы они настолько уставали, чтобы и разговаривать со своим любопытным папашкой не могли!
— Мани, ты так жестока. Короче, чего я звоню? Я просмотрел ваш проект больницы. Там все хорошо. Даже стало весьма любопытно посмотреть воочию, поэтому я прилетаю завтра.
— Завтра?
— Да, ночью. И не говори детям, хочу сделать им сюрприз.
— Договорились, но если ты еще раз назовешь меня Мани, то я постелю тебе в будке у собаки.
— Договорились, чао, Мани-Мани-Манилова! — расхохотался он, как обычно проговаривая мою девичью фамилию с диким акцентом. Дэна всегда веселил русский язык, впрочем, как и остальных моих сокурсников. Они долго пытались выучить ее, но потом просто стали называть меня Мани, а мне ничего не оставалось делать, как просто смириться.
— Дети! Завтра прилетает ваш папа, но это сюрприз, — крикнула я, услышав топот по лестнице.
— Ур-ра! — Мила повисла на мне, расплескав кофе по стеклянной столешнице. — И он не будет ходить на работу?
— Нет, дочь, еще не нашелся русский дядя, готовый терпеть такого зануду, как он, кроме твоего деда, естественно.
Это точно, с занудством моего бывшего мог потягаться только мой отец. Они нашли друг друга, иногда закрывались в кабинете, истязая друг друга долгими и монотонными рассуждениями, соревнуясь на выносливость.
— Ну? Едем?