Какие планы на Рождество? - Карен Понт
Открываю пакет, из которого перво-наперво высовывается та самая морковка. Я сразу ее узнаю. Рядом с ней снеговичок. А рядом со снеговичком — пуловер цвета морской волны.
Оборачиваюсь, держа в руках этот пуловер. Давид буквально давится хохотом, тряся морковкой на своем пуловере — он, должно быть, успел напялить его с молниеносной быстротой, пока я распаковывала свой сюрприз.
— Теперь ты знаешь официальный дресс-код для открытия рождественского сезона в семье Бастэн. Надеюсь, ты счастлива? — И он разражается громким хохотом, уже совершенно не в силах его сдерживать.
Когда через часок мы спускаемся в гостиную, морковки выпирают у нас обоих, как полагается. Я молюсь только об одном — чтобы эту церемонию не снимали. Иначе Жозефина будет насмехаться надо мной до конца моих дней.
— Ах, наконец-то, — сияет мать Давида. — Мы только вас и ждем, влюбленные, — добавляет она и так же подмигивает. — Пойду помогу на кухне Валери, а вы пока посидите вместе с Маделиной и Людо. Мы вернемся минут через пять.
В гостиной на диване сидит женщина на позднем сроке беременности, пуловер едва прикрывает половину ее пуза — это наверняка сестра Давида. Сидящий рядом мужчина держит ее за руку и приветливо мне улыбается. Он точь-в-точь в таком же пуловере. Я будто попала в какую-то секту. Секту морковок торчком.
— Здравствуйте. Я Полина, — говорю и протягиваю руку.
— Я Маделина, сестра Давида. А это мой муж Людовик. А того, кто у меня внутри, зовут Гринч.
— Ты едва можешь сидеть из-за него! — восклицает Людовик.
— Судя по тому, как этот малыш намял мне бока своими пинками изнутри, пока я надевала пуловер, — уверяю тебя, он ненавидит Рождество. Не нахожу другого объяснения.
Это замечание и насмешливый тон сразу вызывают у меня симпатию к Маделине.
— Как вы доехали, все хорошо? — спрашивает она.
— Да. Очень, — вместо меня отвечает Давид.
— Тебя что, Полиной звать? Дай своей женщине ответить самой! А с тобой я вообще не буду разговаривать, я обижена. Ты даже не сообщил мне, что встретил ту самую и решил остепениться.
— Я тоже тебя люблю, сестренка, — отвечает Давид, удобно усаживаясь на диван после того, как запечатлел на ее щечке звучный поцелуй. — А Донована нет? — вдруг спрашивает он тоном куда сдержаннее.
— Меня вызывают?
Оборачиваюсь взглянуть на вновь пришедшего и вижу мужчину, красивей которого не встречала еще никогда. Высокий, мускулистый, с бритой головой, большими зелеными глазами и светящейся улыбкой, от которой сразу лопнет любой бюстгальтер. Однако парень явно с характером. На нем тот же пресловутый пуловер. Он такой красавец, что даже его морковка выглядит сексуальной и аппетитной.
— Добрый вечер. Я Донован, — представляется он, целуя меня в щечку. — А вы, полагаю, Полина?
Не слушая моего ответа, он тут же пылко обнимает сестру. Ответное объятие Маделины гораздо короче и намного прохладней.
— Никак ты не можешь без своих театральных выходов, — подкалывает его между тем Давид, словно подтверждая мое первое впечатление.
— Чего ты хочешь, братишка? Так у нас заведено, в мире моделей. Приходится эффектно обставить свое появление. Как бы там ни было, ты неплохо скрывал, что нашел себе подружку, да еще такую сочную, — и с этим комплиментом он мне тоже подмигивает.
Решительно, в этом шале подмигивание, кажется, стало средством общения. Если только это не тик от пыли, регулярно попадающей им всем в глаза.
Мне следовало бы хоть немного оскорбиться, но он так красив, что я невольно краснею. А всё эти противные гормоны.
— Это человек, — одергивает его Давид, — а не кусок мяса!
— Я шучу. И счастлив заключить, что у тебя тоже хватает чувства юмора, дорогой Давид.
— Серьезно, ребятки, вы всего три минуты находитесь в одной комнате, а температура в ней уже приближается к показателям ледникового периода. Знаете же, как эти дни важны для мамы, так уж постарались бы как-нибудь! — упрекает их Маделина.
— И советую не противоречить вашей сестре, — добавляет ее муж, — ибо она готовится произвести на свет Гринча, а это и так слишком большой удар…
Для меня как единственной дочери в семье такие перебранки в диковинку, и мне, честно говоря, становится очень неловко. Сосредоточусь-ка лучше на своей морковке — да-да, раз уж так все складывается. Возвращение матери Давида в сопровождении, если мне не изменяет память, ее лучшей подруги достойно завершает эту долгожданную и братоубийственную встречу.
Не стоит даже упоминать о том, что обе дамы при официальном дресс-коде — то есть в пуловерах: вы об этом уже и сами догадываетесь.
Они ставят на низкий столик поднос с дымящимися чашками горячего шоколада, а вокруг чашек уже плотно разложены кусочки мини-маршмеллоу.
— Как я счастлива, что вы наконец-то все здесь, дети мои, — говорит Элен. — Разумеется, вы тоже, Полина, ведь это большое событие для нас — один из моих сыновей приехал не один.
Рука Давида обвивается вокруг моей талии, он прижимается ко мне так тесно, что я готова запротестовать, когда вдруг замечаю, как он уставился на брата, а тот на него. Эй, эй, полегче, я ведь и впрямь не кусок мяса!
— И теперь можем начинать, — продолжает Элен, словно не замечая немых петушиных боев у себя под носом. — Музыку! — восклицает она и нажимает кнопку на пульте дистанционного управления.
Мгновенно в шале раздаются первые звуки рождественской песни. Это, видимо, какой-то семейный гимн, поскольку все хором затягивают:
Белоснежна борода,
В красной шубе длинной
К нам он вылетит сюда
Из трубы каминной!
Спи, малыш,
Что глядишь?
Спи, малыш мой, — сны манят,
Колокольчики звенят,
Пусть слипаются глаза,
Спи спокойно, егоза,
Колыбельную споют
Звезды тихую свою,
А завтра утром у себя в носочке
Найдешь все то, о чем мечтал ты дни и ночки!
Ну точно — я попала в какое-то четвертое измерение. А на этой стадии, может, уже и в пятое…
Элен вся — песня. Она, кажется, наслаждается жизнью.
Маделина, Давид и Донован тоже голосят изо всех сил.
Людовик мурлычет, поглядывая
