Самодовольный наглец - Джанин Инфанте Боско

Когда Марко высадил меня, наступил неловкий момент — ни один из нас не знал, что делать дальше. Затем он вышел из машины, оставив меня на пассажирском сиденье. Обошел авто спереди и… открыл мне дверь. Для Марко это не имело большого значения. А для меня было всем. Правду говорят — все дело в мелочах. Когда вы чувствуете себя уважаемой, а не просто желанной. И вдруг обнаруживаете, что переоценивали свой выбор в отношении мужчин. Вы спрашиваете себя, почему раньше соглашались на меньшее? Дорогие дамы, мы все заслуживаем мужчин, которые будут открывать для нас дверь машины.

Протянув руку, чтобы помочь мне выйти, Марко наклонился к заднему сиденью и взял один из пакетов, которые Луиджи упаковал для нас.

Пока он провожал меня к байку, я задавалась вопросами: попытается ли он поцеловать меня? Позволю ли я ему? Хочу ли я этого вообще? О, кого, черт возьми, я обманывала? Я действительно мечтала, чтобы Марко поцеловал меня, но мне нужно было, чтобы поцелуй получился ужасным.

Небрежным и поспешным.

Стал бы изъяном в идеальном мужчине.

К сожалению, Марко не поцеловал меня, так что суд присяжных откладывается. Вместо этого он стоял рядом и наблюдал, как я седлала свой байк, держа в руках сэндвич. Должно быть, я сошла с ума за последние двадцать четыре часа, потому что, словно влюбленная дурочка, протянула ему свой телефон. Он записал свой номер под именем «Марко, который заставит стонать», сунул пакет с едой в седельную сумку и проверил, застегнут ли мой ремень на шлеме. Щелкнув пальцем по моему носу, Марко велел позвонить ему после того, как я съем сэндвич. Я была слишком ошеломлена, чтобы сделать что-либо, поэтому просто кивнула. Он одарил меня ослепительной улыбкой, и я смотрела, как он неторопливо направился к своей машине. Как только Марко уселся на водительское сиденье и скрылся из поля зрения, я завела двигатель, и с тех пор улыбка не сходила с моего лица.

— Где, черт возьми, ты была? Твой отец ждет тебя уже больше часа!

Что ж, очень кстати.

Оборачиваюсь, и губы сжимаются в тонкую линию, когда передо мной появляется Хаунд. Направляясь ко мне, он щелчком выбрасывает сигарету на улицу. Его вид в сочетании с приветствием, проясняет ситуацию.

Держу пари, Марко так с женщинами не разговаривает.

Отбросив сравнение, я равнодушно смотрю на Хаунда.

— Тебе следует научиться не лезть не в свое дело, — советую я. Собираюсь обойти его, но он хватает меня за руку, удерживая перед собой.

— Ты — мое дело.

Высвободив руку, я поднимаю на него взгляд. Хаунд не испортит мне день. Ему не под силу стереть с моего лица улыбку, которую вызвал другой мужчина. И он, конечно же, не имеет права трогать меня своими гребаными руками.

Причмокнув губами, указываю на Хаунда пальцем.

— Держи свои руки при себе, иначе потеряешь одну. Не идеальная инвалидность, когда ты в команде «Восставших из Ада», но уверена, для тебя найдут занятие. Может, сможешь убираться в здании клуба. Здесь комнаты довольно грязные, особенно твоя. Ты до сих пор не собираешь с пола обертки от презервативов?

Перекидываю волосы через плечо и поворачиваюсь к парню спиной. Я и так потратила на него достаточно времени. Добравшись до двери в здание клуба, я открываю ее и вхожу в прокуренное помещение. В этот час все либо пьяны, либо под кайфом, либо и то, и другое вместе — типичный вторник для «Восставших из Ада». Еще через час или два здесь будет полно случайных девушек, готовых упасть на колени по команде.

Замечаю отца, сидящего в конце бара и курящего сигару, и направляюсь к нему. Он не выглядит слишком злым из-за того, что я пропустила наш ужин, но, с другой стороны, отец всегда гордится тем, что у него убийственно бесстрастное лицо. Именно поэтому он избегает тюрьмы. Ну, так он сказал бы вам. Моя мать, адвокат по уголовным делам, ответила бы, что именно из-за нее он остается на свободе. Думаю, из них получилась отличная команда. Жаль, что их коалиция работает только в зале суда и в спальне.

Скользнув на стул рядом с папой, я кладу пакет с сэндвичем на стойку и тянусь за бутылкой виски, стоящей перед ним.

— Извини, что опоздала, — начинаю я, наполняя его рюмку, — была занята на работе.

Ложь повисает между нами, и меня переполняет чувство вины, когда я делаю глоток из бутылки. Я слишком труслива, чтобы смотреть на отца, поэтому не спускаю глаз с Мауса, который сидит рядом и раскатывает косячок толщиной с итальянскую сосиску.

— Правда? — спрашивает папа, опершись мускулистыми предплечьями на деревянную стойку. Краем глаза наблюдаю, как он стряхивает пепел с сигары в красный пластиковый стаканчик.

— Да, но сейчас я здесь.

Снова поднося сигару к губам, он поворачивает голову и изучает меня.

— Что в пакете?

— Эм… — мой голос затихает, когда я опускаю взгляд на сэндвич.

— У нас был заказан ужин в «Иль Перлино» на шестерых, — продолжает он. — Я подумал, что давненько мы не навещали Карло и Розу.

Сожаление мгновенно захлестывает меня. После того, как мама поняла, что воспитание детей на самом деле не ее конек, она поступила в колледж и оставила моего отца плыть по водам одинокого родительства. Раз в неделю он водил меня в «Иль Перлино» на ужин. Папа попросил владельцев, Карло и Розу, петь мне песенку, если я доедала овощи на тарелке. Они сделали отличную кавер-версию «Ti Amo», и к тому времени, когда мне исполнилось десять, я пела каждое слово вместе с ними.

Как только я стала подростком, а мой отец полностью погрузился в дела клуба, наши ужины в «Иль Перлино» стали реже. Теперь мы посещаем любимый ресторан только в мой день рождения, а Карло и Роза больше не поют мне. Два года назад у Розы обнаружили рак горла, и ей пришлось удалить гортань. Папа, будучи папой, помог Карло удержать ресторан на плаву, и в течение одного года оплачивал все их счета. Они были для нас как семья, и увидеть их было бы очень приятно.

— Еще не поздно. Мы все еще можем пойти, — предлагаю я. Сэндвич Марко подождет до завтра. — Позвони Карло и скажи, что мы уже выехали.

— Нет, — отрезает папа. — Антониа, я не желаю, чтобы меня разыгрывала моя собственная дочь. Я понимаю, ты хочешь жить своей жизнью, и послать меня к черту…

— Пап…

— Не перебивай! — рявкает он, хлопая ладонью по стойке. —