Какие планы на Рождество? - Карен Понт

Быть может, впервые с тех пор, как я здесь, я чувствую, какая крепкая связь между всеми членами этой семьи. И хотя Давид с Донованом почти не разговаривают между собой, кажется, ритуал выбора рождественской елки даже их заставил на время позабыть об обидах.

— А-а-а-а, вот она, по-моему! — вдруг вскрикивает Элен спустя пару часов блуждания и придирчивого осмотра 1 893 754 643 елок. — Она великолепна! Что скажете, дети мои?

— Великолепна, — отвечают все в один голос.

Поскольку я совсем не уверена, что мой ответ «да ведь она ничем не отличается от остальных» будет воспринят с воодушевлением, то тоже соглашаюсь:

— Превосходная елка, и вправду аура у нее особенная.

Краем глаза замечаю, как Мэдди тихонько хихикнула в шарф. Зато Элен просто сияет.

— Ну вот ее и берем, — говорит она Этьену. — Как думаешь, сможешь доставить ее к нам завтра утром, как обычно?

— Ты сама знаешь — утро двадцать четвертого декабря я всегда освобождаю для тебя. Ни за что на свете не пропущу этой доставки и полюбуюсь на твой восторг, когда елка окажется там, в твоей гостиной, готовая к украшениям.

— И я полна нетерпения. Этого момента я жду целый год. А днем ты свободен? Приглашаю тебя в шале позавтракать с нами, — и она вся расплывается в улыбке.

— С удовольствием. Только переоденусь, и я вас догоню.

— А мы с Полиной немножко отлучимся, — вдруг перебивает Давид.

Как это? Что это? Почему это? А Полине вообще можно вставить хоть словечко? Снова садиться попой на смертоносный пластмассовый снаряд? Уж не собрался ли он использовать меня в качестве подопытного кролика? Посадив на какой-нибудь дельтаплан, например, или уж не знаю, на что еще…

Я стараюсь успокоиться насчет последнего: судя по его лицу, он явно не собирается обматывать мне череп электродами, чтобы зарегистрировать церебральные колебания.

Остальные члены семьи вместе с Этьеном идут к выходу из елочного питомника, и тут Давид знаком приглашает меня последовать за ним.

— Могу я узнать, куда мы теперь?

— Это сюрприз.

— Если это как-то связано с нашим разговором сегодня утром про твои исследования…

Он хохочет.

— Вот уж ничуть, — подбадривает он. — Никакой связи со страхами. Я только хотел… Вчера во время санного спуска я был не очень-то вежлив, вот и подумал, что мне следует исправить твои впечатления.

— Ах, так мы идем кататься на лыжах? Сесть на ложе смерти — это было ужасно. Но стоять на двух смертоносных палках — это еще хуже.

— Верь мне, — отвечает он, подмигнув.

Можно подумать, у меня есть выбор.

Глава 21

12:12

Полчаса прошагав по лесу почти в полном молчании, мы выходим на поляну, залитую ярким солнцем, и нас встречает тявканье заходящихся от радостного лая собак.

Так вот кого я слышала за несколько сотен метров! Собаки для нарт, а не волки — я уж было подумала, что Давид решил отдать меня им на растерзание. Да, мой мозг любит рисовать подобные сценарии.

— Прогулка в собачьей упряжке?

— Тебе уже приходилось?

— Никогда! — восклицаю я и встревожившись, и с облегчением — ну хоть не в волчьей.

— Хорошо я все-таки придумал. Дело в том, что ты не можешь уехать из Санта-Две-Ёлки, не покатавшись в нартах, которые повезут собаки моего друга Бенжамена, — и он указывает мне на какого-то парня, внезапно выросшего прямо перед нами.

— Как дела, Давид? Давненько не виделись.

— Неплохо, а у тебя? Как твоя маленькая семейка?

— Да у всех все в порядке. Эмми скоро стукнет три годика.

— Уже три!

— О да, для меня тоже она как будто только вчера родилась. Ты бы к нам в городе зашел как-нибудь. Крис будет счастлива тебя повидать. Привет, я — Бенджи, — это он бросает мне, а потом как ни в чем не бывало снова Давиду: — Прошло столько лет. Тебе уж пора забыть о Лизе и наконец жениться, старина!

— Это не то, о чем ты подумал. То есть как сказать — даже не знаю… немного сложновато…

— Я просто его подруга, — вступаю я, чтобы покончить с замешательством, которое возникло между ним и его другом. — Живу в том же доме, где работает Давид, и… ну, в общем, мы просто друзья.

Поспешность, с которой он поправил своего друга, не очень-то мне по душе — слишком быстро принялся объяснять, что между нами ничего нет. Но он ведь прав… Я всего лишь подружка. А может, даже не подружка, просто знакомая.

К счастью, наше внимание отвлекает лай собак удвоенной громкости — тем так не терпится побегать по снегу.

— Кажется, они не могут больше ждать, — так позвольте вас пригласить!

Давид тут же идет к саням, впрыгивая в них с легкостью. Что ж, моя очередь… Не так проворно, стараясь ничего не задевать той частью тела, которая могла бы снова повлечь общую неловкость, я наконец плюхаюсь прямо ему между ног, после чего набрасываю на себя толстое меховое покрывало.

— Готовы? — спрашивает Бенжамен.

— Можешь ехать, — отвечает Давид.

Я слышу, как Бенжамен цокает языком, издавая нечто вроде клича. Собаки срываются с места со скоростью ракет.

Долгие минуты только и слышно, что звук скользящих по снегу саней, собачий лай и окрики их хозяина.

Ветер хлещет мне в лицо, но, несмотря на это, я широко раскрываю глаза, чтобы лучше запечатлеть в памяти красоту пейзажа и чувства, от которых мурашки бегут по коже, как у курицы — или, сказала бы Элен, как у северного оленя. Наверное, это одно из самых чудесных мгновений в моей жизни. Мимо проносятся заснеженные равнины, их великолепие подчеркнуто солнцем, ослепительно сияющим с неба, на котором нет ни облачка.

Понемножечку, сама не осознавая, я расслабляюсь и теснее прижимаюсь к Давиду. Тот не произносит ни слова.

Поездка длится около часа, и я уже почти засыпаю, когда мы внезапно останавливаемся. Перед моим взором расстилается озеро — его поверхность блестит и переливается разными цветами. Хотя мы и высоко в горах, здесь почти жарко.

— Приехали, — произносит Давид. — Надеюсь, это было поприятней санного спуска?

— Это было…

У меня нет слов, чтобы выразить мое восхищение.

— Понимаю. Со мной в первый раз было то же самое. Это ощущение свободы, тишины и покоя…

Он умолкает и идет поблагодарить друга, которому обещает навестить его, и просит поцеловать от него в щечку дочку и жену, прежде чем мы отправимся в обратный путь.

Бенжамен машет мне рукой, приветливо улыбаясь, потом опять цокает языком, и собаки снова срываются с места.

Взволнованная,