Ты под запретом - Лена Бонд

— Я уже взрослая и сама могу решать, с кем мне общаться, а с кем нет, — парирую в ответ, пытаясь отстаивать своё «Я» в этой семье.

Борис медленно разворачивается и подходит ко мне вплотную, отчего в мои ноздри впивается тяжёлый и удушающий запах его одеколона. Он смотрит на меня сверху вниз, и в его взгляде читается снисхождение, которое унижает больше, чем прямая грубость.

— Ты ещё такая юная, такая наивная, Полина, — мягко говорит он, и от этой мнимой мягкости мне становится не по себе. — Ты сама не понимаешь, что для тебя лучше. Для этого есть родители. Мы с твоей мамой уже пожили эту жизнь, и всегда можем подсказать тебе правильный путь.

Он делает акцент на слове «правильный», и на душе так гадко становится, будто меня окунули в что-то липкое и грязное. Мне абсолютно не нравится тон и смысл этого разговора. Борис говорит так, будто я его собственность, будто у меня нет права на свои решения, свои ошибки, свою жизнь. Но я молчу, проглатывая все слова, которые рвутся наружу. Сейчас не время для открытого противостояния. Я должна быть умнее.

— Иди в дом, — командует он, и я подчиняюсь, чувствуя, как его взгляд буравит мою спину, словно два острых кинжала.

Прохожу на кухню, но аппетита нет совершенно. Желудок сжимается от нервов и обиды, а в горле снова стоит удушающий, горький ком. Борис проходит мимо, бросив на меня ещё один предупреждающий взгляд, и скрывается в их с мамой комнате.

Я иду к себе, чувствуя странную пустоту внутри и одновременно тяжесть. Ещё час назад я чувствовала себя абсолютно свободной, а сейчас ощущаю себя птицей, запертой в клетке.

Едва я захожу в нашу с Асей комнату, как она подбегает ко мне с широко распахнутыми от тревоги глазами.

— На тебе лица нет, Полька, — шепчет она, закрывая за мной дверь. — Что папа тебе сказал?

— Ничего, — отмахиваюсь я, не желая втягивать её в эту историю.

Но потом, подумав, понимаю, что мне нужна её помощь. Я сажусь на кровать и похлопываю рядом с собой, приглашая Асю присесть. Она тут же плюхается рядом, глядя на меня с беспокойством и любовью, от которой у меня щемит сердце.

— Ась, не говори родителям, что это Илья нас подвёз, — тихо прошу я, глядя ей прямо в глаза.

— Папа против Ильи? — спрашивает она серьёзным голосом. — Я с ним поговорю!

Она уже собирается вскочить, но я успеваю перехватить её за руку.

— Нет, Асенька, пожалуйста, не надо, — торопливо произношу я, понимая, что её вмешательство только усугубит ситуацию. — Не упоминай Илью вообще. Так будет лучше для всех. Иногда взрослых невозможно переубедить, а значит, и не стоит этого делать. Можно просто... не договаривать.

Ася задумчиво смотрит на меня, и я вижу, как в её голове крутятся шестерёнки, пытаясь осмыслить ситуацию, а потом она понимающе кивает.

— Давай это будет нашим маленьким секретом, хорошо? — прошу я, беря её за руки. — Пожалуйста. Если Борис узнает про Илью, то может закрыть меня дома до самого отъезда в Москву. А я не хочу сидеть в четырёх стенах.

— Ты хочешь встретиться с Ильёй? — шепчет Ася, и в её глазах загорается надежда, словно она видит во мне принцессу из сказки, которая встретила своего принца.

Я хмурюсь, не зная, что ответить. Хочу ли я? Образ Ильи всплывает в памяти — его уже такая привычная ухмылка, добрые глаза, сильные руки, державшие меня в воде…

— Возможно, Ась, я не знаю... — честно отвечаю я. — Но точно знаю, что твой отец не должен об этом знать. И мама тоже. Ты меня не подведёшь?

Аська отрицательно мотает головой.

— Я знаю, что ты рассказала маме о моих планах сбежать, — добавляю я без упрёка. — Пожалуйста, на этот раз промолчи.

— Я просто не хотела, чтобы ты уезжала…

Сестра смотрит на меня виноватым взглядом, и моё сердце переполняется нежностью к этой маленькой девочке, которая так боится потерять меня. Я обнимаю Аську, прижимая её к себе.

— Я никуда не уеду, маленькая, — обещаю я, целуя её в макушку и чувствуя, как она расслабляется в моих объятиях. — Только пусть Илья будет нашим с тобой секретом, ладно?

Ася кивает, а потом поднимает на меня глаза, в которых читается свойственная ей хитринка.

— Давай про то, что я тонула, тоже не будем им говорить? — предлагает она. — Я хорошо себя чувствую. А если мама с папой узнают, то вообще не будут меня отпускать со двора.

Я улыбаюсь, глядя на неё, и внутри меня борются противоречивые чувства. Я учу свою маленькую сестрёнку недоговаривать родителям с ранних лет. Отличная сестра, ничего не скажешь. Но в то же время, я понимаю её. Понимаю жажду свободы, желание жить полной жизнью, а не сидеть взаперти из-за чрезмерной опеки. Ведь сама я хочу того же самого.

— Конечно, Асенька, — соглашаюсь я. — Вот видишь, у нас с тобой уже два секрета.

* * *

На следующий день просыпаюсь поздно. Голова тяжёлая, будто я не спала, а боролась всю ночь. Наверное, так и было — во сне я продолжала спорить с Борисом, искать Асю, бежать куда-то... Вчерашние переживания насчёт сестры, потом воспоминания о родном отце, а после и неприятный разговор с Борисом нагрузили нервную систему настолько, что даже долгий сон не принёс облегчения.

Я потягиваюсь, пытаясь стряхнуть с себя остатки тревожных снов, когда дверь распахивается, и в комнату влетает Ася. Её глаза сияют, как две звезды, а на губах играет заговорщическая улыбка, которая мгновенно заражает меня любопытством.

— Хорошо, что ты не спишь! — восклицает она, а потом прикладывает палец к губам, призывая к тишине, и оглядывается на дверь с таким видом, словно за нами следят шпионы.

Я приподнимаюсь на локтях, с интересом наблюдая, как она садится на пол и открывает свой рюкзачок. Ася достаёт оттуда что-то и поворачивается ко мне. В её руках я вижу свёрнутый лист бумаги и маленький букет полевых цветов — васильки и ромашки, перевязанные тонкой травинкой.

Сердце начинает биться быстрее, когда Ася подходит ко мне, сияя от гордости за выполненную миссию.

— Илья просил передать тебе, — шепчет она, протягивая мне цветы и записку, и в её голосе звучит такое восхищение, словно она участвует в чём-то невероятно важном.

Букетик маленький, скромный, но от этого ещё более трогательный. Васильки такого глубокого синего цвета, что кажутся почти фиолетовыми, а ромашки такие чудесные, с ярко-жёлтыми серединками, как солнышки. Я