Училка моего сына (СИ) - Натали Лав
Глава 27
Майя
Степан устало вздыхает, опускает голову, зажимает переносицу большим и указательным пальцами.
— Главное, что живая... - говорит мне, — А то мать там себя уже накрутила...
Слёзы наворачиваются на глаза снова, как только я представляю, через что прошли мои родные за это время по вине Кирилла... И такая злость на него меня берёт... Что кажется, я бы его сама на куски разорвала. Если бы могла. Если бы за этого дурака так сердце не болело.
Степан убирает руку от лица, смотрит на меня, прекрасно видит, что я на грани.
Берёт мою ладонь в свою, слегка сжимает.
— Не бил? Болит что-нибудь? Медицинская помощь нужна? — засыпает вроде бы нужными вопросами.
Не отнимаю своей руки, хотя хочется. Вообще — очень хочется спрятаться. Закрыться в комнате, где никто меня не достанет, где никому и ничего не нужно будет объяснять. Но только — разве я спрячусь там от себя?
— Нет, не бил... - отвечаю тихо и зачем-то добавляю, — Кирилл — он просто... Недолюбленный... И...
Степан отнимает руку сам, ведёт головой в сторону. Как будто отряхивается от моих слов.
— Девочка моя хорошая, запомни раз и навсегда — никогда не спасай мужика. Ни молодого, потому что сопляк, Ни взрослого, тем более. Потому что настоящий мужик сам свои проблемы на бабу... Тьфу, женщину... Никогда не повесит. А тот, кто вешает — и не мужик вовсе. У него просто мужские детородные органы.
Слабая улыбка трогает мои губы. И что-то теплеет — там внутри. Там, где казалось только лёд и тревога за этого придурка.
Не сдерживаю некстати рвущийся смешок.
— Ну, тебе-то, конечно, лучше знать...
— Вот именно... - по лицу Степана расползается ответная улыбка. Кривая, правда. А затем без всяких переходов, он поднимает руку, дотрагивается до моего лица и стирает бегущую из глаз слезу.
А меня прорывает... Я плачу... От всего пережитого. Уткнувшись ему в плечо мокрым лицом. Степан гладит меня по голове и приговаривает:
— Всё будет хорошо, Маюш... Обязательно.
Постепенно я успокаиваюсь. Степан даёт мне салфетки. Вытираюсь.
Он как будто чувствует, что больше всего мне сейчас нужно, чтобы он оставил меня в покое. Что он и делает. И я ему за это очень благодарна. Мне нужна эта передышка, потому что главные испытания впереди.
Моя догадка подтверждается, как только мы заезжаем во двор нашего дома. Здесь полно машин, которых я раньше не видела. Отец приехал...
А по двору мечется словно тигр в клетке мой брат-близнец Денис. Я вижу его лицо, и мне делается страшно. Ведь, если хоть только он узнает правду, он и правда не пощадит Кирилла. У него нет причин его щадить. Да и у меня-то эта причина всего одна — я, кажется, его люблю. Ни за что... Просто потому что он есть. И он мне дорог...
— Май... — Ден произносит моё имя очень тихо, когда я показываюсь из салона автомобиля. Так, что я едва его слышу. И даже, наверное, не слышу — угадываю.
И тут же оказывается рядом, обнимает, прижимает к себе.
— Как ты? — в его голосе никаких наездов, ни единой попытки продавить меня. Ничего такого, из-за чего я могла бы воспринять его, как своего врага.
Бесконечная тревога... А мне так не хочется, чтобы ему было плохо.
— Со мной всё в порядке, — произношу ему в грудь. И слышу, как грохочет сердце брата.
Мы всегда будем связаны особой связью.
— Этот козёл что-то тебе сделал? — Ден всё же задает этот вопрос. Вопрос, на который я ему никогда честно не отвечу. Просто не смогу.
Потому что, если отвечу честно, то столкну их. А этого нельзя допустить ни в коем случае. Я не могу выбрать из них кого-то одного.
— Майка! — раздается окрик.
Какой-то истеричный. Я вижу, как к нам несётся мама. В одной кофте поверх футболки, домашних штанах. кажется, даже пижамных. И домашних же тапочках.
— Живая... - выдыхает мне в лицо, выхватывая меня из рук Дениса.
Стискивает в своих объятиях. Начинает целовать как в детстве — всё лицо без разбору.
— Живая... - это уже с каким-то надрывным всхлипом.
А меня как будто током бьёт — как я ей сейчас буду говорить, что я сама с Кириллом уехала? Что сознательно её подвергла такому испытанию? Я бы так никогда не сделала...
Я бы позвонила, чтобы хоть не волновались. Знали бы, что жива и здорова. Пусть и не одобряют меня и мои поступки.
— Мам... Всё хорошо... - теперь я её успокаиваю.
— Да какое" хорошо", Майка?! Я чуть с ума не сошла... - шепчет она, не желая меня отпускать.
— Евочка, пойдём в дом. Ты раздетая, простудишься, — начинает ворковать над ней Степан.
И он такой сейчас — каким и должен быть мужчина для своей женщины. Он должен быть для неё всем, что поможет ей выстоять, что сделает ей лучше, когда ей невыносимо плохо. И сейчас я завидую матери — потому что боюсь, что даже если дам Кириллу шанс, то он никогда таким не будет. Не сможет. Не умеет.
Степан отстраняет маму от меня, обнимает за плечи и ведёт к дому. Денис берёт меня за руку, переплетает наши пальцы... Воспоминание прошивает в этот момент насквозь — мы с ним в детстве так любили гулять — взявшись за руки, шли в волшебную страну, где полно чудес.
Я цепляюсь за Дениса. Как за опору, которая мне сейчас очень нужна.
Подойдя к крыльцу нашего дома, вижу отца. Он тоже раздетый. Тоже бледный. С засунутыми в карманы брюк руками. В несвежей рубашке, расстёгнутой у ворота.
Но так смотрит... Словно чужой.
— Где ты была?! — и вопрос его — вопрос чужого.
И сколько бы я себя за эти годы не убеждала, что он — свой, родной. Не свой он. И не родной.
— Майя... Что с тобой случилось?! — давит голосом.
— Ничего... - отвечаю с некоторым вызовом.
Кирилл плохо поступил... Ошибся... Но что с ним сделают за эту ошибку?
Я не буду им жертвовать. Не могу...
— Ничего?! — Глеб Дёмин, мой отец, повышает голос.
— Не ори... - тут же осаживает его Степан, — Дай в дом зайдём.
Отец замолкает. Отступает в сторону, даёт нам всем
