После развода. Не надо слов, не надо паники - Элен Блио

Пожимаю плечами, головой качаю.

Не кричала. А зачем на него кричать? Смысл?

- А хотелось?

Я задумываюсь.

Хотелось ли?

Вспоминаю наш разговор о новом доме, о домработнице.

- Хотелось.

Да, тогда именно хотелось.

- Но вы не стали.

- Нет. Посчитала, что нет смысла.

- Да, для вашего мужа смысла, наверное, не было. А для вас был. Вот этот ваш не самый красивый узелочек, который мы удалили — вот это и есть смысл.

- То есть, если бы я на мужа орала, то его бы не было?

- Скорее всего нет. Не могу утверждать, но…

- Рекомендуете орать?

- Особенно на Измайлова. На Яна Романовича иногда надо наорать женщине.

Слишком он…

- Самонадеянный.

- Именно. Но он отличный мужик. Спонсирует нашу клинику, кстати. Тут же много платных услуг и не все могут оплатить. Помощь оказывает неоценимую.

- Это здорово, что есть такие люди.

- Да и второй ваш... знакомый... Явно напрашивается на то, чтобы вы на него поорали.

- Что? Он что-то натворил? Лёша вам что-то сказал?

- Леша денег предлагал, за врачебную тайну и прочее. И за то, чтобы у вас тут всё было как на курорте.

Усмехаюсь. Лешка мог.

- И за что мне на него орать?

- Просто так. Чтобы он почувствовал, что он ваш.

- Что?

- Ну... есть такая связь. В нашей мужской голове. Если любимая женщина кричит, злится, возмущается, считает, что имеет право орать — это хорошо.

- Почему? — я реально не понимаю.

- Видимо по Фрейду. — он тоже смеётся. - Образ матери, все дела. Как будто женщина тем самым допускает в ближний круг. Не знаю, хорошо ли я объяснил, но уж как смог.

- Да, я поняла. Если я кричу на мужчину, значит он мой?

- Ну, не всякий рандомный мужчина…

- Какой?

- Рандомный, ну, то есть случайный, левый.

- Поняла. Если кричу на того мужчину, с которым у меня отношения.

- В точку.

- А он не свалит в закат после крика? — смеюсь.

- Ну, это смотря как кричать, почему, и что будет после крика. Хорошо бы сразу его в постель... - доктор тоже смеётся.

Интересные у нас разговоры.

Но так ведь часто бывает. Мы не можем говорить с близкими, зато так легко откровенничаем с чужими.

Доктор, кстати, в разводе.

И, кажется, в поиске.

Но... слишком молодой для меня. Мне так кажется.

- Доктор, а сколько вам лет?

- Тридцать семь.

Я удивлена.

- Что? Думали моложе? Мне редко дают мой возраст. Раньше вообще до смешного доходило, когда пациенты бегали к заведующему, просили убрать практиканта и дать нормального взрослого врача.

- Неужели? И что говорил заведующий?

- Я сам был заведующий. Они сначала с моей помощницей разговаривали. А потом выходил я и грозным голосом говорил — кто к вам отправил практиканта?

Он показывает в красках, очень смешно.

Мне даже жаль его отпускать, но…

- Завтра сложная операция.

- Как моя?

- Ваша простая, на самом деле, простите, но, ерундовая. Больше страхов и разговоров. Так что, подумайте над тем, что я сказал.

- Про крик?

- Про эмоции. Не держите в себе. Живите.

Жить... Как будто это просто!

На самом деле…

- Жить, просто, деточка, жить просто. Надо просто жить... вот умирать... умирать сложно. Это ты еще не совсем понимаешь, хотя собиралась помереть, собиралась же? — Аида Яновна попадает в цель.

Мы гуляем в больничном парке, погода прекрасная. Меня уже завтра отпустят, и я…

Я в растерянности.

До операции у меня была одна проблема — собственно, операция, рак. А сейчас…

- Да, да, понимаю. Знаешь, как говорят, когда ты здоров у тебя миллион проблем, когда болен — проблема одна. Ты со своей одной справилась, снова навалился миллион. Но зато он есть, этот миллион. И ты живешь. А когда ты уже умираешь… Обидно, что ты вспоминаешь о том, что упустил. И вспоминаешь слова тех, кто был вокруг, кто говорил — смотри, потом будешь жалеть, а будет поздно.

- Вы о чём-то жалеете?

- Да. Жалею. О том, что с любовью не сложилось. Любила отца моего Яна, он в сорок лет молодуху встретил, а я, дура, решила, ну, раз у него там любовь, пусть уходит. Не боролась. Эта любовь его за год до инфаркта довела. Он вернуться хотел, я тогда тоже... уперлась рогом, мол, сам выбрал, иди, любись. Кретинка. Ну, долюбился. Инфаркт, инсульт. Она его ко мне в клинику привезла, мол, лечите, это ваше. А я онколог, я в сердечно-сосудистых ни бэ, ни мэ, ни кукареку... Ну, нет, конечно, понимала, в общих чертах.

- И что потом?

- Потом я пять лет его выхаживала. Он у меня встал. Вернулся к работе. Ко мне.

Второй медовый месяц... Именно месяц. Потом снова инфаркт и всё. Надо было делать шунтирование, но это была тогда редкая и дорогая операция. Если бы я сразу забила тревогу, пошла бы по своим связям... я же и с Бокерия была знакома, и с Чазовым. Но... Как-то было совестно что ли за себя просить. Это за других я вечно на баррикадах с пеной у рта, а за своих.

- Он умер?

- Да. Ему было всего сорок. Яну десять, он у нас как тогда говорили поздний.

Прости, Анечка, загрузила тебя. Но я к чему это говорю. Мне сейчас семьдесят пять. Вроде бы еще жить можно, да? Но... может уже и пора. И вот, сижу тут, смотрю на цветы, на листья молоденькие, зеленые и думаю о том, что упустила.

- Но ведь много есть такого, что сделали? С чем справились?

- Сына достойного вырастила, это главное. Еще бы внуков.

- А у вас нет?

- У Яна есть сын, но он где-то там, с непутёвой мамашей. Об этом тоже думаю. Как выходит так, что лучшие мужики вечно связываются с... как закон подлости, или природы. Тебе, кстати, рожать еще не поздно. Даже двоих успеешь. Так что...благословляю.

- Спасибо, но…

- Ну, не обязательно Яну, не настолько я свихнулась. А про жизнь — думай. Живи. Живу.

Вызываю клининг в квартиру родителей. Там, конечно, жить пока нельзя. И не уверена, смогу ли. Что-то менять — пока мне тяжело. Для меня это