Когда нет выхода... - Шиленко
Момент, когда на мне и на нем не осталось ничего, я пропустила.
— Девочка моя, — тихо прошептал мужчина, перед тем как войти одним резким движением, вырвавшим из моего горла протяжной стон. — Моя… только моя…
С каждым движением выбранный им темп становился все быстрее, безумнее, наглядно демонстрируя наше жадное стремление слиться воедино. Радим брал все, что я могла ему дать, но взамен также щедро отдавал себя мне.
Именно в этот момент я четко осознала, что не смогу без него…
Пика я достигла раньше, через минуту меня нагнал и мужчина. Мой мужчина…
* * *
Крепко обняв девушку, я с блаженной улыбкой развалился на кровати. По сути это в первый раз, когда она так вот на меня набрасывается. Что сказать приятно, чертовски приятно.
— Твоя?
Мила подняла голову, до этого лежавшую на моей груди, лукаво улыбаясь, девушка застыла в ожидании ответа. Всем своим видом демонстрируя, что пока я не отвечу, от меня не отстанут.
— Моя, — а что? Ведь и вправду моя.
— Хм… это воспринимать как признание или очередное проявление собственнических замашек?
Нет, ну вот почему некоторых женщин так тянет пообщаться после секса? Еще и на такие весьма щекотливые темы…
— Детка, тебе станет легче, если мы сейчас поговорим о чувствах в наших с тобой отношениях? — с долей ехидства спросил я.
— А ты попробуй, — милостиво предложила Тамила, напрочь игнорируя мой тонкий намек о не желании говорить на эту тему.
И что ей на это сказать? Женщинам всегда нужны красивые слова, признания, “искренние” заверения в том, что она одна единственная, горячо любимая и неповторимая. В общем, весь тот бред, которым большинство мужчин цепляет женщин. Правды в этих словах обычно ни грамма нет. Почему? Да все просто, по-настоящему дорогому человеку мужчина не будет петь дифирамбы. Потому как все для нас измеряется в поступках. То на что ты готов пойти ради нее, что ты дашь ей, как защитишь ее. Если человек тебе дорог, ты с ним до конца, ты не предаешь, и не уйдешь.
Многие называют это любовью, а я называю это верностью. Потому как само слово “любовь” слишком давно обесценилось в моих глазах.
— Мила, Мила. — Обняв девушку покрепче, немного задумавшись, заговорил, рассказывая ей то, что до нее никто не слышал. — Знаешь, до тебя в моей жизни было не так уж и много женщин способных оставить после себя хоть что-то. Например, память или чувство, что можно назвать любовью… Всего-то младшая сестренка, и бабка Оля, регулярно подкармливающая и дающая приют мне в детстве. Оставшиеся две женщины принесли наоборот огромное количество презрения и плохих воспоминаний, ими были мать и Алена, о последней спрашивать, заранее не советую. Все остальные… не оставили после себя ничего, так мимолетное развлечение и утоление желаний тела.
— Я не знала, что у тебя была сестра, — тихо прошептала Мила.
Прикрыв глаза, на секунду представил родное лицо, с вечно счастливой широкой улыбкой и неугасимым огнем в глазах. Анютка…
— Ее звали Аня.
Оказывается, это не так сложно… Всего лишь одно слово, одно имя. Как долго я не произносил его вслух? Пять лет? Десять? Скорее всего с того самого момента, когда узнал что ее больше нет.
— Звали?
— Она погибла десять лет назад. — Точнее говоря, ее убили.
— Извини. — Посмотрев на девушку, тяжело вздохнул. И за что она сейчас извиняется? Если не хотел, я ни слова ей не сказал бы. Мила тем временем совсем тихо спросила. — Тебе ведь тяжело о ней говорить?
— Нет, просто давно не произносил ее имя вслух.
— А мать?
Вот оно женское любопытство. Стоит немного впустить к себе в душу, как им сразу хочется узнать все и сразу. Однако раз я сам это начал, пожалуй, стоит ответить, несмотря на поднимающееся где-то из глубины чувство застарелой ненависти.
— А мать я едва лично не убил, — со злостью грубо отрезал я. Об этой гадине говорить не хотелось, только разозлюсь и, весьма вероятно, нагрублю девушке.
— Что? Но почему?
— Мила, моя семья не была хорошей, и уж точно была неблагоприятной. Из дома я сбежал еще тогда, когда мне было лет четырнадцать. Одно время жил на улице, одно время в детском доме, — безразлично объяснил, уходя от столь неприятной темы.
— Но как? При живых родителях…
— А они отказ от меня написали. Это ведь в конце 92-го было, веселые девяностые… тогда много чего сделать можно было, стоило только захотеть.
— Не понимаю.
Конечно, не понимаешь. Пусть деточка ты и видела темную сторону людской природы, но вот с ненавистью родителей и жизнью на улице явно не сталкивалась. И, тем более, не сталкивалась с тем, как просто иногда добиться чего ты хочешь, применив немного хладнокровия, силы и убеждения.
— Я сам их заставил. И поверь, об этом ни разу не пожалел. В то время я уже, скажем так, подрабатывал. — Мила при этом настороженно сжалась, словно догадавшись, что именно за подработка это могла быть. Не став заострять на этом внимание я продолжил. — И на них мне было глубоко плевать, если бы не сестренка, вообще забыл бы об их существовании.
— А как она с ними жила?
— Я не мог ее забрать с собой. Но и оставить так все тоже не мог. Решение пришло само собой. Мать Аню любила, отец до смерти меня боялся, после того как однажды я весьма доходчиво объяснил, что их ждет если они обидят сестренку. На том я и сыграл. Большую часть времени Аня жила нормально.
— А как она умерла? — осторожно поинтересовалась девушка.
— Об этом мы с тобой говорить не будем. — Не давая возможности девушке возразить, легко погладил ее ниже поясницы и с наиграно лукавой улыбкой уточнил, продолжая наш случайный разговор по душам. — Скажи-ка лучше, что заставило тебя на меня наброситься? Мне, конечно, понравилось, и все же, что произошло детка?
Мила еще несколько секунд гипнотизировала меня изучающим взглядом, после чего сдалась, и спрашивать о сестре или о матери, к моему огромному облегчению, больше не стала.
— Ты очень соблазнительно выглядишь в полотенце. — С этими словами девушка как бы невзначай провела рукой по животу, медленно спустилась ниже и, остановившись на, скажем так самом дорогом, немного сжала его, вызвав у меня желание: закончить разговор и перейти ко второму раунду.
— Врешь, —
