Кавказский отец подруги. Под запретом - Рокси Нокс

Надеюсь, отчим не станет лазить по моим вещать и воровать.

— Извините, — отхожу от кассы с пустыми руками.

Те, кто это видел, будут думать, что я нищебродка. Неловко вышло.

— Алла!

Оборачиваюсь и вижу профессора Шерханова с булочкой на тарелке.

— Возьми, поешь, — говорит он. — Я оплатил.

— Спасибо. Блин, правда, спасибо, — засунув свою гордость подальше, забираю тарелку из его рук и усаживаюсь за стол.

Жду, когда он отойдет подальше, и вгрызаюсь в мякоть зубами. Кайф… Еще бы стаканчик кофе, но это уже роскошь. Обойдусь и так.

А профессор Паскуда не такой уж и паскуда, думаю. Промолчал о вине, булку купил. Есть в нем что-то человеческое все-таки.

Доедаю все до последней крошки, беру тарелку, чтобы отнести ее в окошко для мойки. Прохожу мимо Шерханова, пьющего кофе и прокручивающего какой-то скучный документ на смартфоне.

Он поднимает на меня глаза, наши взгляды встречаются. И вдруг я чувствую что-то такое, чего раньше при встрече с ним никогда не чувствовала. Как будто после того, как я покаталась в его машине, между нами образовалась какая-то тонкая ниточка.

— Я перед вами в долгу, — говорю тихо. — Если что-то будет нужно…. — неожиданно краснею, — то обращайтесь.

Глава 4

Надеюсь, Шерханов не подумал, что я предлагаю ему себя, иначе у меня будут проблемы. По какому поводу он может ко мне обратиться, блин? Зачем я это сказала?

Стараясь не шуметь, захожу домой. Возьму вещи, деньги и поживу где-нибудь, пока мать не вернется.

Захожу в свою комнату и вижу на постели… купюры номиналом в сто-пятьсот рублей, разбросанные по покрывалу.

Это не мои. Значит… Отчим исполнил свою гадкую угрозу и притащил бабки, чтобы меня купить!

Лицо краснеет от гнева, мне становится жарко и противно.

Начинаю собирать деньги, чтобы швырнуть их засранцу в лицо. Сколько тут — три-четыре тысячи? Как же дешево он меня оценил!

Думает, что я сплю с мужиками, урод. Один поцелуй в губы с третьекурсником на вечеринке — это и всё, чем я могу похвастать. Вот и все мои любовные подвиги!

— Что ты делаешь? — спрашивает Виктор, подкрадываясь ко мне со спины.

Вздрагиваю и резко оборачиваюсь.

Вашу ж…

Даже икаю от неожиданности.

Виктор голый, абсолютно голый. На нем ничего нет. Ни носков, ни трусов. Еще и весь одеколоном облит. Фу!

— Забери свое бабло, — пихаю ему в руки то, что удалось собрать. — И оденься. Мне смотреть на тебя стыдно.

— Это твои деньги. Бери.

— Я от тебя ничего не возьму.

— Нет, возьмешь, — снова рассыпает их веером на кровати. — Я трахну тебя, Алка, прямо на бабках. Как самую конченую шлюху.

— Я не шлюха. Я сейчас соберу вещи и уйду. Мы вдвоём не уживемся здесь.

— Я не пущу. Останешься дома.

— Я спрашивать не буду. Поставила перед фактом — и всё, — начинаю собирать вещи.

Виктор грубо вырывает у меня из рук толстовку и валит на кровать.

— Пусти, сволочь! — начинаю отбиваться.

— Сразу трахнуть или сначала отсосешь? — врезается стоячим членом в мое бедро.

— Пошел на хрен! Только тронь! Я на тебя заяву накатаю. Будешь за решеткой гнить!

— Не накатаешь. Я буду давать тебе деньги, каждый раз.

— Засунь себе их в …!

— За что я люблю тебя, Алка, так это за твой длинный язык. И за него же накажу! — пытается сорвать с меня джинсы.

Раньше они с меня спадали, но пока я жила одна, немного поправилась. И сейчас они крепко сидят на мне, мои спасители.

Но что-то надо придумать!

Как отвадить раз и навсегда этого похотливого урода?!

Знаю!

Под подушкой у меня есть сюрприз для него. Надо как-то исхитриться и забрать эту штуку.

— Подожди, Вить. Подожди, не спеши!

Он чувствует перемену в моем голосе и притормаживает с раздеванием.

— Не так быстро. Ладно? И не так грубо…

— Ладно. Что ты предлагаешь? — спрашивает насторожено.

— Давай, я тебе сначала… Ну, это самое.

— Что это самое? — переспрашивает хрипло.

— Ты ложись, ляг, — скидываю его в себя, и он без сопротивления оказывается лежащим на спине.

Наверняка он думает, что я сломалась и сейчас устрою ему разогрев. А я и устрою такой ему разогрев, что на всю жизнь запомнит!

Незаметно для него забираю из-подушки зажигалку, которую спрятала вчера вечером. На случай, если вдруг ночью услышу шорох, чтобы подсветить комнату. Как хорошо, что я вспомнила про нее!

— Вить, закрой глаза, я стесняюсь.

— Алка… — рычит угрожающе, — если ты что-нибудь задумала, знай — тебе будет плохо. Я всю душу из тебя вытрясу.

— Ничего я не задумала. Давай закрывай, иначе ничего не будет! Сбегу и матери позвоню. Она приедет и выгонит тебя отсюда пинками.

— Хватит болтать, приступай!

Виктор закрывает глаза и расслабляется в ожидании удовольствия.

До свершения мести осталось

три,

два,

один….

Мысленно перекрестившись, подношу зажигалку к его небритым яйцам и чиркаю. Пламя неожиданно вырывается такое сильное, что пах отчима мгновенно воспламеняется!

Ох-ре-неть!

Отчим вскакивает с постели с дикими воплями и пытается потушить пожар между ног. Хлопает себя по причиндалам, чтобы сбить огонь.

— Алка, помоги! Ты что наделала! Я убью тебя!

Завоняло жжеными волосами и спиртом. Я поняла, почему загорелось так сильно! Боги, этот урод набрызгал себе пах плохим одеколоном, вот спирт и горел так красиво. Сам себе медвежью услугу оказал.

Виктор уносится в ванну, чтобы сунуть подпаленные яйца под холодную воду, а я, не теряя ни секунды, хватаю сумку с теми вещами, что успела туда закинуть, книгу со своими деньгами, телефон и быстро сваливаю.

Из ванной доносятся крики и затем облегчения стон. Потушил свои яйца! А жаль. Лучше бы все его хозяйство сгорело к чертям собачьим. Таких кастрировать надо, ибо нефиг.

Пока он придет в себя, я уже буду далеко.

Где? Я не знаю. Но точно не дома.

А мать обо всем узнает. От меня.

Прямо сейчас ей и позвоню. Только надо отойти подальше.

Бегу, петляя, по дворам. Бегу, пока не устаю.

Опускаюсь на бордюр и набираю мать.

Не берет… Наверное, работает. Да, точно, она только вечером может выходить на связь. Жаль.

Батарея садится, блин. Зарядку не успела схватить.

Так, кому звонить?

Но вдруг телефон оживает сам. Это Самира. И чего ей нужно?

— Алоэ?

— Алл, привет. А ты сейчас где?

Смотрю на себя как бы со стороны: напуганная девчонка в джинсах и футболке, пропитанная хреновым мужским одеколоном, со светлыми растрепанными волосами сидит на бордюре, прижав к себе сумку с пожитками.

Да это