В объятиях воздуха. Гимнастка - Юлия Туманова
— Ты давно куришь? — неожиданно спросил Алексей, отвлекаясь от салата.
— Я вообще не курю, — с вызовом ответила она, — просто балуюсь.
— Да, я заметил, что ты баловница. — Кавалер блаженно откинулся на спинку стула и теперь разглядывал Вету, чуть прищурив глаза. — Еще вина?
— Не откажусь, — лихо улыбнулась она.
— Или потанцуем?
— Давай попозже, на полный желудок это вредно.
Еще минута — и она расскажет ему о действии желудочно-кишечного тракта. Что случилось с ее мозгами, черт возьми? Неужели они просто-напросто расплавились под тихим огнем его голубых глаз?! Помешательство, не иначе.
— Курить тоже вредно, — парировал он, — тем более спортсменкам.
— Я же сказала, это просто баловство.
— Тебя тренер за такое баловство не выпорет?
— У нас с ним пункт в договоре о рукоприкладстве. За нарушение он обязан выплатить штраф.
— Лихо! — улыбнулся Алексей. — А если серьезно, говорят, что Руденко — строгий тренер. Трудно с ним работать?
— Это уже интервью началось? — поинтересовалась она и снова потянулась за сигаретой.
Внезапно его ладонь накрыла ее руку. Руке стало горячо. Тепло просочилось в сердце, свернулось там живым комочком, и Вета поняла, что ей никогда в жизни больше не будет холодно. Никогда.
— Я пригласил тебя в ресторан, так? — мягко спросил Забродин и, дождавшись ее кивка, продолжил. — Я стараюсь вести себя воспитанно, так? Я поддерживаю беседу, так?
Кивок за кивком.
— Ты мне интересна. Мне приятно на тебя смотреть. Я просто хочу пообщаться с тобой, так что забудь о журналистах, хорошо?
Снова кивок.
— Скажи что-нибудь.
— Что-нибудь.
— Ты можешь не прятаться за дешевым юмором. Будь сама собой.
— Спасибо, что разрешил. Значит, мой юмор кажется тебе дешевым?
— Перестань, ты поняла, что я имел в виду. Когда ты пытаешься быть остроумной, это не всегда получается. Во всем главное — естественность. Разве нет? Например, ты естественна на ковре, ты чувствуешь себя там на своем месте. И все у тебя получается.
— Не всегда, — нахмурилась Вета и снова попыталась прикурить.
Она не отдавала себе отчета в том, что специально задерживает руку на пачке, чтобы Алексей снова коснулся ее. На этот раз он не пытался остановить ее, и Вета достала сигарету, десятую за этот вечер. Если дело так и дальше пойдет, пронеслось у нее в голове, я умру от отравления никотином раньше, чем от неразделенной любви.
Еще неизвестно, что хуже.
Не успела она додумать свою мысль, как рядом раздался мелодичный французский. Познаний Веточки хватило, чтобы разобрать два слова: цветы и дама. Благообразный старичок вырос за спиной Алексея, в руках он держал огромную корзину с букетами. Забродин что-то ответил по-французски на предложение старика, и тот отошел, скрывая недовольство за натянутой улыбкой.
— Ты ведь не любишь цветов, да? — уточнил Алексей.
— Не люблю, — ответила она и сделала нетерпеливый жест рукой, подзывая старичка обратно.
Забродин вскинул брови в недоумении.
Пока Веточка выбирала букет и расплачивалась, Алексей не проронил ни слова. Но как только старик продолжил свой путь между столиками, журналист поинтересовался:
— Что все это значило?
— Разве ты не видишь? Я купила букет.
— Зачем? Ты же не любишь цветов.
— Зато я люблю старичков.
— Наивная девочка. Это молодой парень, переодетый в степенного старца для солидности.
Веточка недоверчиво покосилась на Алексея.
— Не смотри так, я говорю правду. Этого мошенника я хорошо знаю.
— Откуда?
— Писал материал о низах французского общества. Только давай не будем об этом. Посмотри-ка лучше сюда.
Он сунул руку во внутренний карман пиджака и, загадочно улыбаясь, сказал:
— Я совсем забыл об этом. Увидел тебя и забыл, а ведь это было моим отличительным знаком. Хотя, если честно, хорошо, что ты меня узнала и без него.
Он через стол протянул Веточке руку. На ладони стоял крошечный цветочный горшок, а в нем зеленел кактус. Это был не сувенир, а настоящий, только очень маленький цветок.
— Он живой, — ахнула Вета.
— Бери же, он твой. Я надеюсь, однажды он зацветет.
— Обязательно, — прошептала девушка и взяла с ладони Алексея горшочек, — я не буду пока его прятать, пусть подышит.
Забродин улыбнулся и спросил неожиданно:
— Сколько тебе лет, Веточка?
— Восемнадцать, — без тени кокетства ответила она, не отрывая глаз от цветка, — недавно исполнилось, а тебе?
— Двадцать четыре.
— Ты выглядишь старше.
— А ты моложе.
— Здорово. Обменялись комплиментами.
— Насколько я помню, ты любишь оригинальные комплименты. Расскажи мне, что ты любишь еще?
Рассказать ему?! Рассказать ему, что она любит?!
«Твой взгляд, когда ты смотришь на меня. Твой взгляд, когда ты смотришь в тарелку с рыбой. Твои волосы, растрепанные случайным ветром. Твои губы, выговаривающие французские слова. Твой голос, заинтересованный и ленивый, нежный и безразличный».
Конечно, она ничего этого не сказала. Она просто молча пожала плечами, избегая Алешиных глаз. Потому что боялась, что вынырнуть из их прозрачной глубины будет невозможно.
— Что с тобой?
— Нет. Ничего. Все в порядке.
— Хочешь, прогуляемся? Я покажу тебе город.
— Ты хорошо знаешь Париж?
— Бывал здесь пару раз по заданию. Успел оглядеться.
— А я никогда ничего не успеваю, — призналась она.
— Не огорчайся, еще успеешь. Так что, пойдем? Или все-таки потанцуем?
Не пойдем и не потанцуем. Давай поцелуемся.
Это навязчивая идея, подумала Веточка и все-таки оторвала взгляд от скатерти.
— Закажи еще вина.
— Э… С тобой точно все в порядке?
— Нет, черт возьми! Со мной совсем не все в порядке! Позавчера я завалила выступление, к которому готовилась много месяцев! Вчера я напилась как последняя свинья! Сегодня я сижу в ресторане с человеком, который… Ладно, дело не в этом. Я поругалась со своей подругой и перестала ей доверять. Мои фотографии вот-вот появятся в газетах с обвинительным приговором. Мой тренер состарится, так и не дождавшись, что я стану чемпионкой. И все это ерунда. Главное, что я просто неудачница и трусиха! И дура!
— Что значит дура? — только и спросил Алексей.
— Дура — это я. А я — это дура. Вот.
— Исчерпывающее объяснение.
— Много ты понимаешь. — Вета в последний раз — всхлипнула. — Извини, я еще и плакса ужасная.
— По-моему, тебе просто нравится себя жалеть. Только вот за что? Разве в твоей жизни произошло что-то непоправимое?
— Заткнись, — разозлилась она, — мне нечем оплачивать услуги психоаналитика, так что можешь не надрываться.
Он вдруг расхохотался в полный
