Интермеццо Лина - Рита Трофимова
— Как же ты так с матерью, Эла? — протянул дядя Эдик расслабленно, в голосе его больше не было упрёка.
— Две Альтман в семье никогда не уживались, вот и мы никогда не находили общего языка! — вздохнула Эла, кокетливо накручивая прядку волос на пальчик. Её идеальные ногти поблёскивали стразами в свете приглушённых ламп.
— Теперь три! У Лины есть упорство, свойственное Альтман! Она умница! — возразила тётя Марина.
Эла наконец удостоила взглядом дочь:
— Мне всё это предстоит узнать! — подмигнула она девочке.
— И надолго ты к нам? — поинтересовался дядя Эдик.
— Пожалуй, задержусь на пару недель, подожду, пока с мамой всё наладится. Ты ведь отвезёшь меня в клинику, Эдик? — проворковала Эла, ласково улыбаясь.
Тётя Марина неожиданно закашлялась, поперхнувшись водой, и прервала идиллию.
— Простите меня. — Она быстро поднялась из-за стола и скрылась на кухне. Щёки её побледнели, а руки задрожали.
Мужчина тут же поднялся из-за стола и поспешил к жене.
— Что с тобой, Мари? — послышался его обеспокоенный голос.
— Я просто устала, не волнуйся, милый, видимо, долго была на ногах.
— Ну, мы что-то засиделись, — обратилась Эла к дочери, на лице её промелькнула досада.
— Но я хочу остаться тут, — нахмурилась девочка.
— Прошу тебя, Лина, не усложняй всё, пойдём домой. Нам есть о чём поговорить. Я правда очень… очень скучала…
— Хорошо. Я только вещи соберу и попрощаюсь с Филиппом, — согласилась она, тяжко вздохнув.
* * *
Dum spiro, spero*(лат.) — пока дышу, надеюсь;
Aliis inserviendo consumer* (лат.) — светя другим, сгораю сам;
In vino veritas*(лат) — истина в вине.
Глава 24
Всю дорогу после ужина у Полянских Эла вспоминала забавные случаи из детства и смеялась над своими же шутками. Настроение у неё было приподнятым. Она не оставляла попыток завести разговор, задавала наводящие вопросы о жизни и о маме, но Лина вела себя словно настороженный зверёк: смотрела исподлобья, коротко отвечала на вопросы, а то и вовсе молчала и отводила взгляд, будто ожидая какого-то подвоха. Удивительно, но Эла держалась так, будто и не было между ними никакого разлада. Дома сестрица-мать скинула с себя вечернее платье и постелила чистую простынь на диване. В Мартину кровать она ложиться не стала.
— Будешь спать со мной, Линуся? — поинтересовалась она, напевая себе под нос незатейливую песенку.
Лина, не удостоив Элу ответом, сразу же отправилась в детскую и, быстро раздевшись, юркнула в постель. Вскоре и в соседней комнате погас свет. Сестрица-мать бесшумно подошла к изголовью кровати и погладила её по волосам. Девочка не шелохнулась, старательно притворяясь спящей и всячески подавляя в себе желание накрыться пледом с головой.
Утром Лину разбудил ласковый приятный голос, доносящийся с первого этажа — сестрица-мать напевала песенку на английском. Аромат свежей выпечки и какао поманил девочку на кухню. Завтрак прошёл в молчании. Эла почти не притронулась к еде, потягивала чёрный кофе и искоса поглядывала на Лину, губы её трогала лёгкая улыбка, а во взгляде сквозило любопытство.
Булочки оказались изумительными, просто таяли во рту, и решимость Лины принимать Элу как можно холоднее пошатнулась. Она с удовольствием поглощала аппетитную сдобу, политую шоколадной глазурью, прихлёбывала какао с каким-то особенным пряным вкусом и скользила взглядом по чистым, вымытым полам, по свежим занавескам на окнах, по аккуратно расставленной посуде на столе. Всё как при маме Марте.
Дядя Эдик вызвался отвезти Элу и Лину в больницу, и день прошёл в суете — быстрые сборы и приготовления, утомительная поездка, недолгая, но отчего-то очень волнующая. Предстоящая встреча с матерью тревожила девочку. Сколько она не видела маму? Почти три недели. А Эла? Она не приезжала домой несколько лет. Что она чувствует теперь?
Лина тайком изучала сестрицу-мать. Девушка казалась невозмутимой и с интересом разглядывала проплывающие за окном окрестности. Но когда она обращалась к Эдуарду, пытаясь завязать непринуждённую беседу, голос её выдавал лёгкое волнение. Мужчина сосредоточенно смотрел на дорогу и был совершенно серьёзен. Лишь изредка он удостаивал Элу ответом. Сестрица-мать не сдавалась — так и щебетала, смеясь и вспоминая былые времена, а Лине становилось неловко за неё и отчего-то жаль…
— Я с удовольствием бы пожила на даче, так замечательно окунуться в детство, вернуться в прошлое. Ты помнишь, Эдик, как раньше… — восторгалась девушка, однако поймав его задумчивый, почти отстранённый взгляд, осеклась и виновато улыбнулась.
К счастью, неловкий момент сгладил внезапный звонок телефона. Сестрица-мать отвлеклась на разговор с подругой и проболтала почти до самой больницы.
Марта медленно шла на поправку. Дядя Эдик познакомил Элу с заведующим отделением интенсивной терапии, куда Марту Альтман перевели несколько дней назад из реанимации. Лина вдыхала больничный воздух, пропитанный йодом, пенициллином и хлоркой. Она хорошо запомнила этот запах — ей довелось полежать в больнице в прошлом году.
Режим в отделении был строгим, но благодаря дяде Эдику родственников впустили в палату. Лина едва сдержала слёзы, сердце в груди будто оборвалось. Марта выглядела исхудавшей и бледной. Лина изучала её осунувшееся лицо с синевой под глазами, отчётливо проступившие морщинки, глубокие складки, пролёгшие от крыльев носа к уголкам рта. Она лежала на высокой подушке, на висках её серебрилась седина.
Зрелище было удручающим, но подвижный, цепкий и осмысленный взгляд мамы Марты порадовал Лину. При виде своих драгоценных девочек лицо женщины порозовело, а по щеке скатилась скупая слеза.
— Мамочка, — воскликнула Эла и кинулась к кровати. Порывисто обняв мать, она заплакала у неё на груди. — Прости меня, прости, только выздоравливай, пожалуйста, прошу тебя… — приговаривала она.
Визит получился коротким, но насыщенным впечатлениями. Наплакавшись, Эла затихла и вела себя сдержанно, ласково разговаривала с матерью и уверяла, что отношения с Линой складываются замечательно.
Марта вглядывалась в глаза младшей дочери, будто пыталась уловить в них ответ на свой немой вопрос — «Так ли всё хорошо, как кажется на первый взгляд? Справляется ли Эла?»
Лина грустно улыбалась и льнула к Марте. От потрясения она и слова вымолвить не могла, только смахивала набегающие слезинки. На сестрицу-мать она
