Коник-остров. Тысяча дней после развода (СИ) - Рябинина Татьяна

Теща сидела на веранде, уткнувшись в ноутбук, и не сразу меня заметила. Пришлось покашлять.

— Иван? — она закрыла ноут и положила на столик.

— Добрый вечер, — я поднялся по ступенькам, остановился у входа. — До Саши не дозвонился, до вас тоже. Приехал к вам домой, соседка сказала, что вы на даче.

— Долгонько ж ты добирался, — усмехнулась она. — Проходи, чего застрял?

Я потоптался на половике, сел на скамейку рядом с ней.

— Сашино письмо до меня только позавчера дошло. Лежало в деревне, а я там месяц не был. Я же на станции, на другом берегу. Вот… сразу приехал. Вы мне ее адрес дадите? Или хотя бы телефон новый?

— Не дам. Зачем?

— Ну… вообще-то… — я даже растерялся. Может, она не в курсе? — Поговорить с ней хочу. Все-таки это мой ребенок.

— Ну так и разговаривайте, что мешает?

Я проследил ее взгляд, и сердце сорвалось в галоп. По дорожке от калитки шла Саша.

— Мазер, я приехала, — крикнула она издали и продолжила, уже поднимаясь на веранду: — Ушла пораньше к врачу. Еще в магазин…

Увидев меня, запнулась на полуслове и остановилась.

— Драть тебя некому, Сашка! — Галина Петровна встала, подошла к ней, поцеловала и забрала сумку. — Ну вот зачем? Я все заказала.

— И правда некому, — пробормотал я, словно себе под нос.

Саша вспыхнула, но ничего не сказала. Стояла и смотрела на меня. Галина Петровна, усмехнувшись, ушла в дом.

Господи, пожалуйста, пожалуйста…

Я подошел к ней, обнял — напряженную, как натянутая струна. Коснулся губами щеки, губ — таких же твердых, упрямо стиснутых.

Саша! Ну Сашка же!!!

Губы дрогнули, приоткрылись, словно раздумывая, стоит ли мне ответить.

— Я только позавчера узнал, — горло перехватило, получился какой-то хриплый шепот. — Месяц в Куге не был.

— Месяц? — он едва заметно улыбнулась. — А что ел целый месяц?

— Мышковал с Лисой на пару. Запасы подъедал, за грибами ходил. Не хотел никого видеть. А потом заказал, приехал, а там твое письмо. Саша… спасибо тебе! Не представляешь, какое огромное!

— За что? — удивилась она.

— За то, что написала. За то, что оставила.

И тут же молнией ужас — а если нет? Но по мягкому свету улыбки в глазах понял — да, оставила. И словно лопнул внутри какой-то гигантский раздутый пузырь — и затопило такой радостью…

Целовал ее уже по-другому, наверно, как в первый раз. Задыхался, говорил всякие глупости. Сел на скамейку, подтащил ее к себе на колени, и она обняла меня, прижалась крепко. Тогда, на острове, тоже было очень жарко, но с горечью и отчаянием. Сейчас — умирая от счастья.

— Дети, я в город.

Вздрогнув, я вынырнул из этого огненного водоворота. Галина Петровна, одетая в куртку и джинсы, с сумкой и с ключами в руке, стояла на пороге.

— Приеду завтра к обеду. Надеюсь, вам хватит времени разобраться, кто дурак. Только ворота закройте. И калитку.

— Спасибо, мам, — смущенно пробормотала Саша, уткнувшись носом мне в плечо.

— Я закрою, — сдвинув ее на скамейку, я встал и пошел за тещей. Открыв ворота, наклонился к окну машины.

— Спасибо большое, Галина Петровна.

— Да не за что, — она подцепила меня за отворот куртки, подтащила поближе и поцеловала в щеку, добавив вполголоса: — Но учти, Ванька, если снова облажаешься, я тебя своими руками придушу.

— Понял, — улыбнулся я.

Пока возился с замком на воротах, Саша вышла во двор.

— Давай помогу. Там заедает дужка.

Вдвоем мы справились и пошли обратно к дому, держась за руки.

— Знаешь, — Саша смотрела себе под ноги, — я когда узнала, в Сочи, это такой ужас был. Наверно, как в тот раз. А потом словно щелкнуло что-то: ну и хорошо, пусть будет. Только не знала, говорить тебе или нет.

— Почему?

— Боялась, ты решишь, что должен… что у ребенка должна быть нормальная человеческая семья, и получится в итоге…

— Саша, я должен, и у ребенка должна быть нормальная человеческая семья. А в итоге получится все хорошо. Знаешь почему? Потому что это не единственные причины. И, может, даже не главные. Ребенок — это реальная возможность для нас начать все снова. То, чего не было полтора месяца назад. Когда фокус не на нас с тобой, а общий — на ком-то другом. Общий, понимаешь?

— Я из Сочи вернулась и к маме сюда поехала, — Саша присела на ступеньку крыльца, и я опустился рядом. — Не знаю, говорю, что делать. Сказать — страшно, промолчать — подло. Да и вообще не знаю как. Телефона нет, интернета нет. Могла, конечно, узнать мыло биостанции, но как-то не хотелось на всеобщее обозрение. Мама напомнила, что еще бумажная почта есть. Я сама бы и не вспомнила. А еще она мне вливать начала, что семья без общей цели не семья, а дети — самая важная цель.

— Ну, если покопаться, то так и есть.

— И что у нас никакой цели не было, поэтому все и развалилось.

— Тоже верно, — кивнул я. — Мы с тобой об этом говорили. Ну, может, не в таких словах, но, по сути, о том же. Жили каждый сам по себе. Каждый со своей работой. И секс как мостик между нами. Помнишь, на острове, когда костер разводили, я тебе сказал: бери хвойник, а не березу?

— Нет, — Саша наморщила лоб. — Не помню. И что?

— Это мне отец Рафаил сказал: сначала топят хвойными, от них большой жар, но прогорают быстро. А потом — листвянкой, от нее тепло не такое сильное, но ровное и долгое. Я тогда не понял, к чему это. Потом, на острове, подумал: наверно, он что-то такое предчувствовал. И уже когда вернулись на станцию, доперло. Что это о нас.

— Да, пожалуй, — она задумчиво кивнула. — Это когда ты баню топил? Я видела, ты стоял и на дрова смотрел. Правда — о нас. Страсть прогорела, и ничего не осталось. Все вымерзло.

— Ну, не до конца прогорела, конечно, но… других дров было слишком мало для тепла. Тогда.

— Думаешь, теперь подвезем? — она положила голову мне на плечо, и я обнял ее.

— Постараемся. Если ты хочешь, конечно.

— Хочу.

— Сашка… — я нашел ее руку, поднес к губам. — Ты не представляешь, сколько я всего за это время передумал. Ездил по озеру, выходил на острова, бродил там. Вспоминал, перебирал. С самого первого дня, когда мы только познакомились. И до самого твоего отъезда. И такая тоска! Саш, я не могу без тебя, правда!

— Ванька, я тоже чего только не передумала. И в Сочи, и потом, уже здесь, когда ждала. Не знаю, может, и не тебя самого, но что позвонишь или напишешь. И ничего. Говорила себе, что, наверно, письмо не дошло или ты его не получил. Или вообще с тобой что-то случилось. Думала, надо все-таки найти адрес станции. Попросить Надю узнать, получил ли ты мое письмо. И тут же сразу: а вдруг получил, но просто…

— Притворился мертвым?

— Типа того. Может, тебе это просто не надо, а я буду лезть.

— Глупый. А я знаешь как испугался? Письмо там пролежало три недели. Вдруг ты так и подумала, что я забил.

— И сделала аборт? Нет, Вань, точно не сделала бы. Хотя да, думала, что забил. И все равно ждала. Вечером ложилась спать и говорила себе: ну, может, завтра позвонит. А сегодня проснулась и… вот не поверишь, с каким-то чувством… будто что-то должно случиться.

Я снова целовал ее — совершенно теряя голову, шалея, как и прежде, от ее запаха, пытаясь проглотить отчаянно бьющееся в горле сердце. А руки — ну правда же, сами собой! — пробирались под ее свитер, под лифчик, разыскивая вишневые косточки сосков. Так знакомо, так привычно!

— Вань… — Саша по-кошачьи куснула меня за подбородок. — А мы тут, вообще-то, одни. Даже соседей нет, все в городе уже. И почему-то до сих пор лижемся, как школьники.

— А… тебе можно? — уточнил осторожно, окончательно срываясь в штопор.

— Нужно! — она встала и за руку повела меня в дом.

Глава 31

Александра

Сентябрь прошел у меня на подвесе. Никто, кроме мамы, о моей беременности не знал. Я даже до консультации не дошла, благо чувствовала себя вполне сносно, только спать хотелось постоянно. Приходила домой, что-то ела, падала и тут же засыпала. Почему молчала? Трудно сказать. Об аборте вопрос не стоял, но все равно плавала в противно вязком состоянии неопределенности.