Альтер Эго (СИ) - Villa Orient

Я знаю, где здесь ресторан, поэтому иду первой, или он позволяет мне быть впереди. Но он всё равно рядом.

Девушка на входе с улыбкой интересуется:

— Вы вместе? Столик на двоих?

Он отвечает быстрее, пока я думаю, как странно, что мы всё ещё вместе. Нонсенс. Меня с головой накрывает когнитивный диссонанс.

— Да.

— Пойдёмте.

Она усаживает нас за столик у окна. Я осторожно озираюсь по сторонам. Маловероятно, что здесь сегодня в субботу утром могут быть мои знакомые, но чем чёрт не шутит. Я не нахожу никого знакомого и наконец смотрю на него. А он всё это время смотрит на меня. Его взгляд открытый и дружелюбный. Сейчас он не пытается меня очаровать или склеить, ему это попросту не нужно. Я и так с ним, а причины, которые бросили меня к нему в объятия, уже не имеют значения.

У меня к нему столько вопросов, которые я не стану задавать, но какая разница? Могу ведь я поинтересоваться хоть чем-то. Я никогда бы не подумала, что первой начну разговор, но язык у меня сейчас так и чешется. Пожалуй, сейчас я боялась неловкого молчания даже больше, чем сказать глупость. Я знаю миллион способов начать ничего не значащую беседу. Можно поговорить о природе или о погоде. Это самое простое. Но о чём говорить с мужчиной, который вместо слов приветствия меня трахнул?

— Алекс — это производное от Алексея или Александра?

— Ни то, ни другое.

— Творческий псевдоним?

— Можно и так сказать. Почему Аврора?

Люди не верят, что живого реального человека в двадцать первом веке могут звать Авророй. Но это как раз мой случай. Мой папа, Герман, решил, что имя Аврора как раз подходит к его отчеству, особенно в сочетании с фамилией Виннер. А мама не возражала. Да-да, чуете, в чём подвох? Я — Заря-Победительница. Зато я могу называть своё имя незнакомым людям, и они никогда не подумают, что оно настоящее. Они подумают, что я странная. Опять же, в век параллельной цифровой реальности мне не нужно придумывать ник в социальных сетях или адрес электронной почты, у меня есть настоящее имя. Люди из кожи вон лезут, чтобы придумать что-то оригинальное, а я хотела бы попроще, но не получается.

— Папа так меня назвал.

— Ты и правда похожа на утреннюю зарю.

— Чем же?

— Ты как богиня утренней зари, приносишь дневной свет людям. От Авроры произошли все звёзды, горящие на тёмном ночном небосводе, в том числе Люцифер. Ты именно такая — светлая и чистая, а в душе у тебя самые тёмные демоны. Но именно в этом контрасте и вся прелесть.

— А ты поэт.

— Иногда, но спасибо.

— И тебе — спасибо.

Я не ожидала, что он может говорить нечто подобное. Это не вяжется с его идеальным телом. Нет, не подумайте, что я подвержена самым банальным стереотипам о качках. Я лишь думаю, что мужчины, как с обложки журнала, из другого общества, не моего. И это абсолютно верно, потому что если я услышу имя римского бога, то вряд ли смогу навскидку рассказать о нём, даже несмотря на моё высшее образование. Но он просто достал из своей памяти нужную информацию и очень красиво её изложил, в лучших традициях ухаживаний за женщиной. Возможно, это тоже профессиональный навык. А возможно, он образован даже лучше меня. Но он сделал мне приятно. Опять. И я снова улыбаюсь.

— Можно я задам тебе неприличный вопрос?

Я почему-то краснею. Какой неприличный вопрос он может сейчас задать?

— Да, но я оставлю за собой право на него не отвечать.

— Ладно, — он усмехается, — сколько тебе лет? Не пойми меня неправильно, но вчера, когда ты пришла, я немного испугался, что нарушаю закон, — он заговорщически улыбается.

— Тебя только это во мне напугало?

Он вопросительно поднимает бровь. Я, конечно, молодо выгляжу, но не настолько. И он сейчас ведёт какую-то хитрую игру, подводит меня к каким-то выводам или заставляет испытывать определённые эмоции. Я пока не могу разгадать его двойную игру. Хочет, чтобы я показала ему паспорт?

— Возраст согласия я уже перешагнула.

— Это хорошо, тебе больше шестнадцати, но мне этого недостаточно.

— Двадцать семь, мне двадцать семь.

Это всего лишь цифра, и я её не стесняюсь. Если он хочет знать, сколько мне лет, то это не та информация, которую я буду скрывать. Он картинно выдыхает.

— Это хорошо, гораздо лучше шестнадцати или восемнадцати.

Я не знаю, что на это ответить. «Спасибо»? Люди думают, что главное во флирте — сексуальность, но на самом деле главное — умение удивлять. И нет ничего сексуальнее этого. Я очень сомневаюсь, что кто-то предпочтёт молоденькую, свободную от проблем девушку зрелой женщине с колонией тараканов в голове, которые трещат наперебой. Но то, что он говорит и как, заставляет думать, что всё не так уж плохо, даже хорошо прямо сейчас. К нам наконец подходит официант, и он избавляет меня от необходимости хоть что-то сейчас отвечать.

Но когда заказ принят, меня опять кто-то тянет за язык:

— К тебе, наверное, не приходят молоденькие девушки?

Это звучит обидно, но он и бровью не ведёт.

— Почему? Разные приходят.

Я чуть не ударила себя по лицу. В моей стереотипной картине мира за его услугами должны обращаться или женщины в возрасте, которые вышли в тираж, а молодого мужчину всё равно хочется, или зрелые женщины, которые хотели бы узнать, что такое хороший секс, хотя бы и с профессионалом, или карьеристки, у которых нет времени на поиски подходящего человека и отношения. Но среди них мало молодых. Или я, больная на всю голову.

— Прости, я не хотела тебя обидеть.

— Ты и не обидела. Я могу тебя кое о чём попросить?

— Да.

— Запиши мой номер телефона, если захочешь поговорить.

«Поговорить» в его устах звучит не просто двусмысленно, но даже вполне однозначно и не в прямом смысле. Я разве тяну на постоянную клиентку, которая придёт без посредника? Почему бы и нет. Я явно одинокая, травмированная и платёжеспособная. И не очень взрослая, если ему это важно.

— Хорошо.

Я достаю телефон, и он диктует номер. А потом я делаю ещё одну эпическую глупость и нажимаю на кнопку вызова, сама не знаю, зачем. И тут же даю отбой, запоздало понимая, что теперь у него есть мой номер. Я чётко слышала, как завибрировал в его джинсах телефон. Он улыбается ещё шире то ли моей глупости, то ли моей непосредственности. Но в любом случае, он получил всё, чего хотел, и даже больше. Я и правда не тяну на двадцать семь лет, максимум лет на шесть с половиной — уже не детский сад, но ещё и не школа.

Я не успела довести рефлексию до критического уровня, потому что нам принесли завтрак, а я, оказывается, была голодная как волк. Он чувствует себя уверенно, его движения размеренные и простые. И я тоже немного расслабляюсь. В конце концов, если он здесь со мной, то это его выбор, его желание. Он сам предложил позавтракать, мог уйти и раньше — например, вчера вечером или ночью, даже утром, а теперь уже поздно.

Я часто притворяюсь, скрываю свои мысли, говорю то, что нужно, а не то, что хочется. Я умею производить хорошее впечатление, но не с ним. Со вчерашнего вечера я показывала себя настоящую в разных ситуациях и позах. А теперь мы просто завтракаем — это безопасная территория, где я могу себя контролировать. Честно говоря, это самообман. Я уже и так слишком много лишнего сказала. Сказала то, чего не стану больше никому говорить, задавала неудобные вопросы.

Но тарелки почти пустые, кофе выпит, и у нас уже нет никаких причин оставаться вместе, быть рядом. Нужно что-то сказать на прощание, но у меня язык отчаянно прилип к нёбу. Я забыла все стандартные слова, которые говорят на прощание. И вдруг он говорит:

— Ты красивая. Иногда даже слишком.

Что? Это запрещённый приём, он бьёт ниже пояса, точнее, выше — в самое сердце. Я вскакиваю, хватаю сумку, сбивчиво произношу:

— Спасибо, но мне уже пора. Я должна идти. Надеюсь…

Последние слова я уже не успела произнести. Они потонули, когда он встал. Одну руку положил мне на талию, а другой зафиксировал мою дурную голову за затылок и поцеловал. Сначала влажно захватил мои губы, а потом протолкнул язык поглубже, не оставляя места для манёвра. И я забыла, как дышать, а мысли разом выветрились. Остался только вкус кофе, сейчас снова с мятой. Но и его было достаточно. Рефлексы сработали как надо, я потеряла голову, сердце затрепетало, дыхания не было, а трусики опять намокли.