Ты под запретом - Лена Бонд

Его рука взлетает в воздух, и я даже не пытаюсь увернуться. Пощёчина обжигает щёку, голова дёргается в сторону, и я чувствую вкус крови во рту. Боль пронзает лицо, но странным образом делает меня ещё сильнее.

— Боря! — кричит мама, бросаясь между нами. — Не трогай её, прошу!

— Вот какую шалаву ты воспитала, Тамара! — орёт Борис, скидывая с рабочего стола бумаги. — Полюбуйся!

— Что, мамочка? — цежу я сквозь зубы, глядя на испуганную мать. — Вспомнила, что я твоя дочь? Только поздно уже. У меня больше нет матери. Как хорошо, что папа не видит тебя такой жалкой.

Мама отшатывается, как от удара. В её глазах стоят слёзы, и на мгновение мне становится её жаль. Но только на мгновение. Она сделала свой выбор.

— Вон из моего дома! — рычит Борис. — Проваливай! Куда хочешь! Без вещей, без ничего! Всё, что у тебя есть, куплено на мои деньги. Неблагодарная тварь!

Он выходит из кабинета, хлопнув дверью так сильно, что с полки падает какая-то статуэтка.

Мама опускается на колени, закрывая лицо руками, и её плечи трясутся от рыданий. Я смотрю на неё сверху вниз и не чувствую ничего, кроме отвращения.

Молча разворачиваюсь и иду в свою комнату, но мама бросается за мной.

— Полина, доченька, — всхлипывает она, хватая меня за руку. — Куда ты пойдёшь? Я поговорю с Борисом, он остынет...

Я медленно поворачиваюсь к ней.

— Я лучше буду ночевать на улице, чем в доме, в котором меня выставляют на продажу, как товар, — говорю я тихо. — Прощай, мама.

Она остаётся в коридоре, рыдая и повторяя моё имя. А я закрываю дверь своей комнаты и начинаю быстро переодеваться. Снимаю платье, надеваю тёплый спортивный костюм. Собираю в рюкзак самое необходимое — документы, немного одежды, зарядку для телефона. Беру все деньги, которые я смогла найти по карманам и сумкам. Совсем немного, но на неделю в хостеле хватит.

Перед выходом я останавливаюсь у зеркала. Стираю размазавшуюся помаду, убираю волосы в хвост. На щеке наливается синяк — последний «подарок» от Бориса. Теперь в отражении я вижу новую Полину — решительную, сильную, свободную.

Может, Илья был прав. Я действительно сильнее, чем думала.

Я выхожу из комнаты, прохожу мимо всхлипывающей мамы, мимо гостиной, где Борис что-то объясняет Носовым, и направляюсь к выходу. Оборачиваюсь в последний раз на этот цирк моральных уродов, которые все разом смотрят в мою сторону — шокированные, растерянные, злые, — и закрываю за собой дверь.

* * *

Когда проезжаю табличку «Порошино», сердце не просто падает — оно буквально проваливается куда-то в пропасть. Почти месяц назад я уехала отсюда, оставив здесь самые счастливые моменты моей жизни и часть души.

Не знаю, зачем я приехала сюда, на что надеюсь? Наверное, я просто хочу ещё раз увидеть Илью, попросить прощения у него, у его мамы, попробовать объясниться. Не уверена, что он станет меня слушать, но я не прощу себе, если хотя бы не попытаюсь.

Добраться до деревни было непросто, потому что я, как и ожидалось, осталась практически без средств существования. А самое смешное, что мне даже не к кому было обратиться за помощью. Я буквально осталась совсем одна. Новость о том, что Борис с позором выгнал меня из дома и оставил без копейки денег, быстро разлетелась по нашим кругам, всплыла даже фейковая информация о том, что я делала аборт. Не трудно догадаться, кто об этом проболтался.

И знаете, что, чудесным и немыслимым образом от меня отвернулись все люди, которых я совсем недавно гордо называла друзьями. Оказалось, что нищенка, которой даже жить негде, никому не нужна. Даже Камилла, которую я считала близкой подругой, откупилась от меня двадцатью тысячами рублей и перестала выходить на связь. Вот цена нашей «вечной дружбы». Как там говорится, друзья познаются в беде? О да, теперь я знаю это не понаслышке.

Первое время я жила в самом дешёвом хостеле, стала раздавать листовки у метро, чтобы были деньги хотя бы на еду, параллельно решала вопросы с учёбой, потому что, как и ожидалось, Борис расторг договор с вузом, в котором я училась.

Я действительно опустилась на самое дно. Но знаете что? Иногда нужно коснуться дна, чтобы оттолкнуться и всплыть. К сожалению, мне не удалось перевестись в другой университет, тем более на бюджет — все сроки были безнадёжно упущены. но в одном из вузов меня заметили или пожалели, но в общем, предложили работу секретаря на кафедре.

Зарплата там не Бог весть какая, но зато мне предоставили отдельную комнату в общежитии, как сотруднику. В тот день я впервые за долгое время почувствовала вкус надежды — острый, пьянящий. Из грязного хостела в собственную комнату, из раздачи листовок в офисную работу — это казалось невероятным подарком судьбы. Когда я очутилась в комнате, которая стала мне временным домом, я прослезилась, хотя и обещала себе больше не плакать. Но это были слёзы счастья, так что не считается.

Борис, конечно, не упустил возможности сделать мою жизнь ещё сложнее и запретил маме и Асе общаться со мной. И если с первой я в общем-то и не планировала поддерживать общение, то отсутствие сестры в моей жизни ощущалось как открытая рана, которая не заживает.

Но моя бесстрашная и храбрая девочка пригрозила Борису, что она сбежит из дома, если он будет продолжать запрещать нам видеться. Теперь мы общаемся по телефону каждый день и обязательно раз в неделю видимся вживую. В прошлую субботу Ася чуть ли не силой впихнула мне свой новый планшет, самый дорогой, навороченный, который она попросила Бориса ей подарить. Она отдала мне его, чтобы я подороже продала его и у меня были деньги. Поступок Асеньки растопил моё покрытое льдом сердце, и я второй раз не сдержала своё обещание и прослезилась.

На вырученные от продажи планшета деньги я купила себе недорогую офисную одежду, часть отложила на благоустройство своего нового жилища, а остальное потратила на билет на самолёт до Нижнего Новгорода. По воле судьбы самый дешёвый билет был на мой день рождения, и я подумала, что это знак.

И вот я здесь, подъезжаю на такси к дому Ильи. Выхожу из машины и прошу таксиста подождать меня немного, вдруг разговор не получится, а вызвать такси обратно будет очень проблематично без связи.

Внутри меня всё дрожит, когда я подхожу к калитке, но она оказывается перемотанной проволокой, а на двери дома висит массивный замок.

— Нету никого, — я вздрагиваю, услышав за