Не влюбляйся в рок-звезду - Рейчел Хиггинсон

Это было ошибкой. Всё это. От начала и до конца. Но я не могла уехать, не убедившись, что с ним всё было в порядке.

Я использовала карточку, чтобы зайти в лифт, который отвёз меня в фешенебельный номер. Дверь лифта открылась прямо перед входом.

— Малачи? — позвала я тихим испуганным голосом.

Гигантский номер был прекрасен, но свет был выключен, а шторы задёрнуты. Я не могла ничего разглядеть, но я очень боялась включать свет, с ужасом представляя, что могла там обнаружить.

— Малачи?

Я прислушалась в надежде услышать тяжёлое дыхание или звон стаканов. Но ничего этого не было.

— Ну, хорошо, — прошептала я сама себе и начала осторожно продвигаться вперёд по незнакомому пространству.

Проверив гостиную, одну из спален и кухню, я не обнаружила ничего, кроме того, что он не пользовался ни одной из этих комнат. Наконец, у меня появилась надежда, когда я увидела полоску света, льющегося из ванной комнаты, расположенной в главной спальне.

В панике из-за того, что я послужила причиной чего-то необратимого, я понеслась в спальню, приготовившись к самому худшему. Моё сердце перевернулось внутри и врезалось в грудную клетку, когда я обнаружила его, сидящего в одиночестве за столом. Он находился полностью в тени, и его профиль был едва виден в тусклом свете, падающем из ванной комнаты.

Он даже не пошевелился, когда я ворвалась в его комнату, точно летучая мышь из преисподней. Он даже не обратил на меня внимания. Его сильные пальцы обхватили горлышко бутылки с виски. В его другой руке был стакан.

Вид алкоголика с бутылкой в руках не должен был наполнить меня надеждой. И не должен был заставить слёзы выступить у меня на глазах. Он не должен был шептать мне о возможном спасении… Но это были не наркотики. Это был не тот жуткий кайф, после которого ему пришлось бы приходить в себя несколько дней.

Это было не самое худшее, что он мог сделать.

Это было плохо, но вместо этого всё могло закончиться катастрофой.

— Малачи, — пробормотала я мягко, стараясь сделать всё возможное, чтобы успокоить его.

Мускул на его челюсти начал пульсировать, когда с моих губ слетело его имя.

— Что ты здесь делаешь, Кловер? — его голос был хриплым и грубым из-за сдавившего его горя.

— Я пришла проверить, как ты.

Его плечи одеревенели.

— Мне не надо, чтобы ты меня проверяла.

Его слова не должны были причинить боль. Но всё же ранили. Очень ранили. Я прижала руки к животу, и приказала своим эмоциям взять себя в руки.

Просто… он никогда не говорил мне этого раньше. Он всегда испытывал облегчение, когда я находила его, попавшего в беду. "Дикий Цветочек", — бормотал обычно он, хотя и был не в себе. Но независимо от того, насколько далеко он заходил, если он всё ещё был в сознании, он улыбался и говорил: "Мой Дикий Цветочек".

Это была новая для меня территория, и у меня не было к ней карты.

— Я знаю, — прошептала я.

— Что ты здесь делаешь? — задал он вопрос требовательным тоном, сквозь сжатые зубы.

Неожиданно мне стало тяжело дышать. Неожиданно я уже больше не могла придумать правильный ответ, который смог бы вытащить его из всего этого. Я была зла на него. Я была напугана. И рассержена на саму себя за то, что вернулась сюда, после всего.

— Я вообще-то беспокоюсь о тебе. Я не могу свыкнуться с мыслью, что ты сидишь здесь и уничтожаешь себя, чёрт побери, только потому, что тебе не понравилось, что сказали те два директора. К чёрту их, Малачи. К чёрту всех. Просто не делай этого больше. Не возвращайся туда.

Он повернулся ещё немного и посмотрел на меня. Он не был полностью развернут ко мне, но это был хоть какой-то прогресс.

— Тебе всё равно, — зарычал он. Тон его голоса был таким суровым и мерзким, каким я никогда в жизни не слышала. — Тебе всё равно, что со мной будет. Ты ушла. Ты не хотела иметь со мной ничего общего.

Моя жалость к нему растворилась, когда я услышала эти безосновательные обвинения.

— Ты что серьёзно? — он начал что-то говорить, но мои расшатанные эмоции превратились в горящие стрелы ярости. — Я ушла, потому что слишком сильно за тебя переживала! Потому что я не могла видеть, как ты разрушаешь себя! Потому что, когда ты убивал себя, это убивало и меня тоже. Малачи, я больше не могла выносить то, какую боль ты себе причинял. И я устала надеяться и молиться за мужчину, которому я желала этих изменений, тогда как он ничего не делал для того, чтобы вылечиться.

Он резко развернулся ко мне, расплескав треть жидкости из своего стакана по комнате. Свет упал на бутылку, которая была у него в другой руке, и я увидела, что она была практически полной. Я сделала резкий вдох. Неужели я нашла его раньше, чем он успел выпить больше чем то, что уже было у него в стакане?

Может, он начал пить в другом месте?

Был ли он пьян?

Или нет?

Или где-то посередине?

— Ты говоришь так, словно это было очень легко, и я мог щёлкнуть пальцами и вылечиться. Или мне просто надо было чуть лучше стараться? Я, мать его, пытался, Кловер! Я пытался каждый божий день. И делал я это ради тебя. Я всё делал ради тебя!

— Мне не надо было, чтобы ты пытался ради меня, — огрызнулась я, готовая задушить его. — Мне надо было, чтобы ты пытался ради себя! Мне надо было, чтобы ты стал лучше ради самого себя!

У меня из груди вырвался крик, когда он кинул стакан в стену. Тот разбился, залив ее жидкостью и оставив на ней пятна виски, подобно картине в жанре абстракции.

— Ты, как никто другой, знаешь, через что я прошёл. Ты, как никто другой, знаешь, что я тогда чувствовал. Не надо осуждать меня и говорить, что ты просто хотела, чтобы я стал лучше ради самого себя. Я знаю, чего ты хотела. Я знаю, что я был недостаточно хорош для тебя. Я никогда не был достаточно хорош для тебя.

Сократив расстояние между нами, я влепила ему пощёчину раньше, чем успела осознать, что творю. В тишине комнаты раздался хлопок от прикосновения моей руки к его коже. От моей смелости остановилось даже моё сердце.

Я отступила на шаг назад, решая, стоит ли мне продолжать