Так бывает... - Надежда Михайловна

— Что?

— Я не знаю, прости меня, но не могу сказать вот так твердо, что люблю больше жизни, но без тебя как-то серовато становится.

Антонов осторожно ссадил её с коленей и как-то бесшабашно улыбнувшись, потянул её за руку, сказал:

— Пошли на улицу, на немного!

На улице Люда, замерев, смотрела на скачущего Антонова, который несколько раз сделал колесо, прошелся на руках, высоко подпрыгивал, все в быстром таком темпе.

— Юра?

— Это я от восторга!

Потрепал по башке внимательно смотревшего на него Рэя, чмокнул его в нос:

— Псина, я тебя тоже люблю, но Стасовых своих немного побольше.

— Люсенька, берем купальник и поехали. Есть у меня заветное местечко, там только Лебеди и бывают. Едем? — Он приобнял её за талию. — Я попробую подарить тебе... увидишь!

Поехали куда-то в поля, потом дорога пошла в небольшую горку с темнеющим впереди лесом, подъехали к глухому забору.

— Сам терпеть не могу такие стены, но надо было, от любопытных и всяких желающих руки погреть на чужом.

Вышел, проделал какие-то манипуляции, массивные железные ворота поползли в сторону, Люда увидела уютную полянку, в дальнем краю которой стоял красивый одноэтажный домик, как бы прижавшийся к небольшому холму.

— Прошу, родная моя!

Юра взял её за руку и повел куда-то за дом, а там, справа от домика, было небольшое озерцо, сверху в него по маленькому водопадику, негромко лилась вода. Озерцо в обрамлении каких-то красиво подстриженных кустарников, возвышающихся за ними деревьев, и отразившегося на воде розовато-сиреневого заката, завораживало глаза.

— Красиво как! Юра, это?

— Да, родная, это местечко я полностью сам с огромной любовью расчищал, строил дом, с мыслью, что сюда приведу только свою самую нужную и необходимую женщину.

Люда сама потянулась к нему за поцелуем. Он нежно поцеловал её:

— Пойдем, я тебе быстренько все покажу. Потом будет не до этого! — И пропел: — Я куплю тебе дом у пруда, в Подмосковье и тебя приведу в этот, Юрика, дом.

В домике, со стенами, обшитыми светлыми досками, было светло и уютно: большая комната с обложенным красивыми камнями камином в углу, огромные окна на противоположных стенах домика, светлая бежево- коричневатая расцветка диванов и кресел удивительно сочеталась с покрытыми лаком досками стен. Несколько удобных кресел, два дивана, поставленных перпендикулярно, столик с красивой вазочкой. А в противоположном углу три полки, занятые кубками и медалями.

— Юра? Это все твои награды? — изумленно спросила Люда.

— Да, тут начиная с тринадцатилетнего возраста. Надеюсь, малыши подрастут, проявят интерес.

— Да ты Ваньке это покажи, он же два дня будет тут ходить, смотреть и пытать, какая и за что.

— А можно по лестнице? — увидела Люда в углу спиральную лестницу.

— Конечно, в мансарде, моя, наша спальня.

— Нет, пойдем закат смотреть! — смутилась Люда.

— Купальник одевай.

Юрка вышел в боковушку, повозился там, вынес махровые халаты, полотенца, шлепанцы.

— Ох, какая ты у меня, как старинная статуэточка из фарфора — хрупкая и невесомая!! Держи! — он всунул ей в руки халаты-полотенца и, подхватив Люду на руки, зашагал к озерцу.

— Юр, я же тяжелая!

Юра только усмехнулся — отпустил у самой кромки воды.

— Пошли, — он протянул ей руку, — вода здесь теплая, и дно я сам лично засыпал песком.

Люда с восторгом входила в цветную от заката воду.

— Как красиво!

Долго плавали рядом, потом как-то случайно коснувшись друг друга руками в воде, замерли... Юрка, подняв совсем невесомую в воде Люду, рывком переместился на неглубокое место, крышу снесло мгновенно у обоих. Они исступленно целовались, как будто боясь, что вот не хватит времени. Слова стали совсем не нужны, за них говорили глаза и руки. Люда замирала от нежности, светившейся в глазах Антонова, точно так же брала и отдавала всю себя вот этому, такому жесткому в обычной жизни и такому нежному и обожающему, интуитивно догадывающемуся сейчас, что ей нужно, ставшему ей необходимым — мужчине. Свидетелями их безумства в воде стал только молоденький, едва народившийся месяц в небе, да одинокая ночная пичужка, цвикающая поблизости.

Антонов вынес её на берег, нежно вытер полотенцем, закутал по макушку в большой мужской халат:

— Прости, женских не водится! — сел в плетеное кресло, посадил Люду на колени и сказал: — Вот, хочу подарить тебе это... Сейчас, подожди немного, вода успокоится.

Люда обняв его за шею, пригрелась и начала задремывать в таких уютных руках. Он молчал, только потихоньку касался губами её щеки и виска. Потом встал.

— Смотри, сонюшка, вот это я и хотел тебе подарить!

На неподвижной воде отражался месяц и пара самых ярких звезд, казалось, они с любопытством заглядывают в воду.

— Юра, бесподобно! Таких подарков точно ни у кого нет! Спасибо, прекрасный мой мужчина!

— Как ты меня назвала?

— Прекрасный мой мужчина! — повторила Люда.

Юрка широкими шагами заторопился в дом, шустро поднялся по лестнице в спальню, а вот до кровати дойти им было не суждено, так и уснули, под утро, на расстеленной на полу медвежьей шкуре. Юра успел ещё укрыть свою самую-самую Люсеньку подвернувшимся под руку халатом, и оба — отрубились.

Спал Антонов недолго, резко как-то проснулся, а потом, вслушиваясь в ровное мерное дыхание спящей на его плече Люсеньки, счастливо зажмурился. Лежал, стараясь не шевелиться, впитывая её дыхание, замирая от восторга и осознавая наконец-то осуществившуюся самую главную мечту последних месяцев — его единственная женщина, которую оказывается он так долго ждал — вот она, рядом.

Люда перевернулась на другой бок, он осторожно встал, стянул с кровати теплый плед, накрыл её. Долго любовался на растрепанную с опухшими от их безумств, губами, такую хрупкую, и в то же время сильную, его Люсеньку, и душу до краев заполняла такая нежность, о наличии какой он и не подозревал у себя раньше, до Люсеньки и малышей.

Ещё полюбовался на неё и, вздохнув, пошел на кухню, приготовил завтрак, сожалея, что надо будить свою женщину и уезжать — Дериземли приедут к обеду.

Пошел в комнату — Люсенька в большом халате, выглядевшая ещё тоньше, осторожно спускалась по лестнице.

Он ловко ссадил её к себе на руки.

— Юра, отпусти, я вся такая растрепанная, неумытая

— Самая вкусная и красивая! — он с сожалением отпустил её. — Ладно, до вечера придется потерпеть. Кто бы знал, как сложно!

Ванька всю дорогу гудел в ухо напряженной баб Пане.

— Не волнуйся, теть Люда прекрасно знает, что ты совсем не при чем. Я вот больше за Рэйку переживаю, но она вроде спокойно