Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей
Вскоре в Лондон прибыл советский военный атташе. Литвинов впервые поднял этот вопрос в мае, на совещании с «компетентными товарищами». Он писал Майскому, что наша сторона заинтересована, но мы не хотим торопить события и будем действовать, «не проявляя излишней заинтересованности»[749]. В июне Чилстон сообщил Литвинову, что британское правительство согласно на обмен военными атташе. Вопрос был решен только в августе. В качестве военного атташе в Лондон должен был поехать Витовт Казимирович Путна. Воюя в рядах Красной армии в Гражданскую войну, а затем в Польскую кампанию, он заслужил репутацию «смышленого военного». До этого он служил военным атташе в Японии, Финляндии и Германии[750]. Это было еще одно подтверждение серьезности намерений СССР в вопросе налаживания советско-британских отношений. А следом и британское посольство стало проявлять в беседах с советской стороной большее дружелюбие, что не преминул заметить Рубинин. Пока Чилстон был в отъезде, Рубинин сообщал, что поверенный в делах Ноэль Чарльз «при каждой встрече со мною подчеркивает дружественные отношения посла и его самого к СССР». Рубинин в какой-то степени воспроизвел разговор Литвинова с Чилстоном: отметил, что британские газеты, в частности «Таймс» и «Дейли телеграф», сохраняют по отношению к СССР враждебный тон. Чарльз ответил, что британское правительство не имеет влияния на газеты (хотя такие возможности есть), но если у советской стороны есть такая потребность, то МИД мог бы выступить с предельно ясным заявлением о том, что позицию правительства следует отделять от публикаций в прессе. В своем отчете Рубинин также упоминает весьма дружественную речь Чарльза на приеме, устроенном верховным командованием Красной армии в честь нового британского атташе в Москве. Не было ничего необычного в подобном тосте на вечеринке, где много алкоголя, однако речь Чарльза горячо приветствовали и, по словам Рубинина, даже охарактеризовали как «прояление несколько нового тона здешнего британского посольства, замечающегося на протяжении последних нескольких месяцев»[751].
Еще одним, даже более значимым, признаком потепления в отношениях стала резолюция по Ленским золотым приискам. Этот вопрос Ванситтарт поднимал на первой же встрече с Майским 3 июля. 4 ноября затянувшийся спор был, наконец, разрешен, и Литвинову этого хотелось не меньше, чем Ванситтарту. Советское правительство согласилось выплатить скромную сумму — 3 млн фунтов за 20 лет[752]. «Слава небу», — записал Майский в дневнике[753]. Более того, Майский, возвратившись после отъезда, возобновил свою кампанию по нормализации англо-советских отношений. 6 ноября он встретился с парламентарием-консерватором Бутби и пересказал ему все те пожелания, которые высказывал на летних встречах с Ванситтартом.
Реакция МИД была неоднозначной: часть дипломатов приветствовала идеи Майского, часть выступила против. Помощник постоянного заместителя министра иностранных дел Виктор Уэллсли был не слишком впечатлен. По словам Бутби, конечно же, Майский был прав, говоря о том, что «для нас и России наибольшую угрозу представляют амбиции Германии и Японии», и в этом своего рода основа для сотрудничества; но, к сожалению, СССР показал себя как весьма ненадежный партнер. Как бы то ни было, следует приветствовать прогресс в этом направлении, но «я слишком не склонен верить в то, что мы на протяжении какого-либо срока сможем проводить общую политику, однако готов воспользоваться этими успехами для решения спорных вопросов»[754].
Во время приема в персидском посольстве Майский вновь пересказал свои мысли Саймону. Саймон вел себя дружелюбнее, чем обычно, и пригласил Майского на переговоры в МИД. Это было 9 ноября. У полпреда об этой беседе осталось столько впечатлений, что он изложил их устно и в 12-страничной депеше, в своей телеграмме и в журнале. Следует сделать оговорку, что, беседуя с Саймоном, Майский действовал не по собственной инициативе, а по указанию Литвинова. С февраля 1934 года, когда было заключено торговое соглашение, было положено отличное начало в деле улучшения отношений. Майский передал эту информацию Саймону, повторив свой довод «реалиста»: о том, что различия в идеологии не должны препятствовать улучшению отношений, отношения должны определяться интересами. После этого Майский выложил на стол весь список советских интересов, дабы продемонстрировать, что они никак не противоречат британским. Он сбивался на штампованные фразы. Говорил, что у СССР вызывают беспокойство нацистская Германия и Япония. В британском МИД это отлично понимали, но, как следует из депеши Майского, Саймону было сложнее, чем Ванситтарту, уловить, куда он клонит.
Советское правительство желает мира и нуждается в нем, говорил Майский, ведя ту же линию, что недавно в разговоре с Бутби. СССР перестаивает и развивает экономику, меньше всего нуждаясь в войнах, которые помешают внутреннему развитию. Затем он спросил: а что вы скажете о политике Великобритании? «И мы, мы тоже хотим мира и только мира, — ответил Саймон — Война была бы безрассудством». В ответ Майский, как он это проделывал с Ванситтартом, поинтересовался о вероятности «маленькой войны» между СССР и Японией на Дальнем Востоке. Саймон ответил, что у его правительства иной политический курс. Затем Майский поднял тему безопасности в Европе. «Советские интересы можно объяснить одной основной заботой: необходимо возможными средствами предотвратить нарушение мира на германском направлении». А как, поинтересовался Майский, видит свой основной интерес Великобритания? Саймон продолжил: «Мне кажется, британские интересы формулируются схожим образом». Здесь, в отличие от Ванситтарта, Саймон не нашелся, что ответить. Майский отметил в отчете, что со стороны Саймона по поводу общности интересов стран возражений не прозвучало. Под конец начали обсуждать Дальний Восток, а именно Японию. И вновь Майский высказал мысль о совпадении советских и британских интересов. И здесь Саймон сделался еще более молчалив. «Саймон, однако, молчал, не выражая ни согласия, ни возражений. Вероятно, о чем-то задумался». Когда Майский окончил свою длинную тираду о пересечении англо-советских интересов (или по крайней мере об отсутствии серьезных столкновений), Саймон вступил в разговор. В целом он, конечно же, согласился со словами Майского. Саймон подчеркнул, что хорошие отношения британского правительства с другими странами не должны
