Акимбеков С. Казахстан в Российской империи - Султан Акимбеков

Однако того же нельзя было утверждать об интересе к степным территориям на востоке со стороны русского крестьянства. После отмены крепостного права в России этот растущий интерес сдерживался только политикой государства, которое беспокоилось о налогах (податная система) и в связи с этим жёстко контролировало перемещения крестьянского населения. Александр Васильчиков писал, что «в настоящее время одно из препятствий к правильной организации переселений устранено — это крепостное право; другое, податная система, подлежит неминуемой и близкой реформе. Мы полагаем, что пришло время обсудить и вводить правильную колонизацию и что эта мера является неизбежным последствием тех начал, которые приняты в основание крестьянской реформы»[578]. Уход крестьян на восток означал для государства потерю налогоплательщиков, пусть даже только временную, что угрожало снижением доходов бюджета. Пока российскому государству было более выгодно нахождение крестьян на своих местах, в своих общинах, поэтому оно определённое время препятствовало переселению. Фактически податная система и круговая порука при её выполнении создавали условия для прикрепления крестьян к их месту жительства.

Но такая ситуация не могла продолжаться долго, только до тех пор, пока размер проблем в земледельческих районах европейской России не стал угрожать стабильности всей системы. Джордж Демко указывал, что «относительная ценность земли в Северном Казахстане увеличивается к концу XIX века с ухудшением экономического положения в сельском хозяйстве европейской России»[579]. Аграрное перенаселение, растущий дефицит земли, сокращение участков в распоряжении отдельных крестьянских хозяйств постепенно меняют ситуацию. Для России становится актуальным вопрос о переходе к политике поощрения переселения лишнего крестьянского населения на новые земли. Тем более что процесс и так постепенно приобретал неконтролируемый характер. Например, в 1887–1889 годах 100 тыс. человек переселилось в Азиатскую Россию, только 25% из них с разрешением. Из всех мигрантов в Тургайскую, Акмолинскую и Семипалатинскую области 66% прибыли без разрешения[580].

Но государство всё же некоторое время стремится удержать переселение под контролем. Так, в 1881 году были учреждены Временные правила о переселении крестьян на свободные казённые земли. Однако при этом «массовое переселение, которое правительство не могло бы контролировать, считалось нежелательным»[581]. В 1883 году процесс переселения вообще был приостановлен. В 1889-м был принят новый переселенческий закон. «Главная задача нового закона заключалась в том, чтобы переселения не носили неконтролируемый самовольный характер, а были подчинены администрации. Переселенец, не получивший разрешения в соответствующих инстанциях, считался самовольцем и подлежал, по правилам, возвращению обратно»[582]. Такие бюрократические меры были связаны не только с общим стремлением контролировать процесс, но и с желанием удержать крестьян от самовольного переселения. В целом власти воспринимали неконтролируемый процесс переселения как побег из общины со всеми её многочисленными обязательствами перед государством. Кроме того, для самой общины самовольный уход крестьян на восток означал, что в условиях круговой поруки повинности мигрантов перейдут на тех её членов, кто остался на месте.

Однако постепенно ситуация начинает меняться. В том числе потому, что с конца 1880-х и начала 1890-х годов у российского бюджета начинают появляться новые источники доходов, в том числе от косвенного налогообложения. Кроме того, в 1894 году была введена винная монополия. Важной статьёй доходов также становятся поступления от казённых железных дорог. Постепенно это в корне меняет всю структуру доходной части бюджета. В итоге в 1913 году винная монополия обеспечивала 26.4% всех доходов бюджета, косвенные налоги — 20.9%, а доходы от железных дорог — 24%[583]. В целом три этих источника составляли 71.3% государственных доходов. В результате развития этих тенденций постепенно начинает снижаться зависимость бюджета от налогов с крестьян. Соответственно, у государства становится меньше оснований удерживать крестьян на своих местах. Правда, остаётся ещё вопрос выкупных платежей, который не будет решён до самого начала XX века. Но в целом именно переход к косвенному налогообложению и винной монополии в целом создаёт для государства экономическую ситуацию, когда оно ради решения земельного вопроса может допустить переселения крестьян на новые земли.

Для казахского общества новые тенденции в России означали, что теперь ему предстоит столкнуться с появлением большого количества претендентов на его земли. Причём новая переселенческая волна из крестьян должна была значительно превзойти по своему количеству прежнее русское население степных территорий. Напомним, что первоначально оно состояло главным образом из казаков и военных. С учётом уровня проблемы с аграрным перенаселением в европейской России приток новых переселенцев должен был принять беспрецедентные масштабы.

Естественно, что в казахском обществе не имели представления о предстоящих событиях. Здесь вопрос был не только в том, что казахи потеряли самостоятельную субъектность, находились под внешним управлением и не могли влиять на те действия властей Российской империи, которые предпринимались в их отношении. Вопрос был также в том, что казахи оставались традиционным обществом, причём их традиционность поддерживалась русской администрацией. Соответственно, у казахов во второй половине XIX века практически не было представителей образованной по-европейски части общества, способных к взаимодействию с руководством империи хотя бы в рамках российских имперских структур. Пример Чокана Валиханова остался частным случаем, в том числе потому, что российские власти в ходе реформ 1860-х годов отказали казахской чингизидской аристократии в политической преемственности. В результате последняя потеряла своё положение в казахском обществе и это сказалось и на возможностях её представителей получения соответствующего образования и дальнейшей карьеры.

Хотя как раз в рассматриваемый в данной главе исторический момент имел место один из последних примеров активного участия представителя казахской аристократии в политических вопросах на общегосударственном уровне. Им был генерал Губайдулла Чингисхан, который работал в российском министерстве внутренних дел и курировал казахские дела. В 1887 и 1888 годах генерал Герасим Колпаковский написал отчёт по Степному краю. Среди прочих моментов он призывал к христианизации казахского населения. «В ряду мер к ассимилированию наших азиатских владений с Империею на первом плане должна, по моему убеждению, стоять мера, направленная к достижению духовного единства»[584].

Однако данное мнение встретило критику со стороны генерала Чингисхана. Он писал, что «если только туземцы почувствуют малейшую реформу, клонящуюся к стеснению их религиозной и бытовой сторон жизни — дело проиграно, и десятки тысяч штыков не восстановят спокойствия, и Правительство потеряет внутреннее расположение туземцев»[585]. В данном случае мнение генерала Чингисхана имело большее значение, чем позиция генерала Колпаковского. Причём не только в силу занимаемой им позиции, но также потому, что центральные российские власти стремились избегать чрезмерного вмешательства, которое могло бы привести к каким-либо значительным издержкам. Очевидно, что предложение генерала Колпаковского могло создать значительные