Думские речи. Войны темных сил - Николай Евгеньевич Марков

Полагаю, что глаза открываются и у читателя.

Но дальше, дальше:

«В начале, то есть в Софии, через Софию, на основании Софии, Софией, сотворил Бог актом неизреченного и непостижимого во всемудрости и всемогуществе творчества, силу и природу коего мы ощущаем в каждом дыхании, в каждом миге своего бытия, небо и землю» (с. 239, 240).

Эта «земля» есть потому как бы космическая София, ее лик в мироздании, женское ее начало, которое имеет силу по творческому слову «да будет» производить из себя твари, рождать от него*.

Она есть та Великая Матерь, которую издревле чтили благочестиво языки: Деметра, Изида, Кибела, Иштар. И эта земля есть в потенции своей Богоземли; эта матерь таит в себе уже при сотворении своем грядущую Богоматерь, «утробу» божественного воплощения, «лествицу небесную, ею же сниде Бог», мост, «приводящий сущих от земли на небо» (из акафиста Богоматери).

Профессор, будущий протоиерей Булгаков и не подумал что-либо исправить или опровергнуть в каббалистическом изложении сотворения мира. Нет, он сослался на «реалистический язык» каббалы в подтверждение истинности своего учения о Софии – Афродите. Учение же г. Булгакова сводится к обоготворению «Великой Матери» Земли, которая есть-де Богоземля, и к обожествлению эротической напряженности.

* «Каббала, – пишет г. Булгаков, – на своем реалистическом языке так изображает это сотворение земли и всего, что из нее произошло: Et Celui qui est le Pere de tout, c?est Lui qui a tout cree; c?est Lui qui a fecondee la terre, qui est devenue grosse et a donne naissance a des “produits”. Elle fut fecondee comme une femelle est fecondee par un male» ‹«И Тот, кто является Отцом всего, – это Тот, Кто создал все, это именно Тот, кто оплодотворил землю, которая стала большой и породила “продукты”. Она была оплодотворена, как самка оплодотворяется мужчиной» (фр.)›. – Примеч. и выделения Н. Е. Маркова, перевод мой. – Д. С.

«Созданный двуполым (с. 292), а потому именно и являющийся однополым существом, человек в духе своем также имеет двуполость и эротическую напряженность знает как глубочайшую основу и творения, и творчества. Поэтому человек и достоин носить в себе священное пламя Эроса, есть сын Нороса и Нении. Потому же опыт личной любви таит в себе так бесконечно много откровений о таинстве мироздания».

До положения Мережковского – «в ложеснах Бог» – протоиерей Булгаков явно не договорился, но положение это определенно сквозит во всем его учении. От эротической религии или, вернее, от религиозной эротики протоиерея С. Булгакова к ритуальным оргиям, элевзинским таинствам и к черным мессам – ход естественный и свободный.

Надо признать, что в деле совращения душ и всяческого развращения многих поколений русского образованного общества подобные ученые, писатели и мыслители достигли чрезвычайных успехов. Успехи эти выпукло выразились в революциях 1917 года и в образовании вместо России коммунистического Интернационала, СССР, о котором сам Бердяев отозвался впоследствии как о первом примере «сатанократи-ческого государства» (Путь. – С. 51).

Признания Андрея Белого

Христианская власть Императоров Всероссийских не допускала явного отправления сатанинского культа. Поэтому изнывшие, вместе с прочей интеллигенцией, от отсутствия «свобод» сатанисты проявляли себя больше в частном обиходе и откровенно – в литературе.

«Кто ты, зельями ночными

Опоившая меня? Кто ты,

Женственное Имя

В нимбе красного огня?»

– истерично вопрошал поэт Александр Блок, а философ Владимир Соловьев61, «соединяя размышления гностиков с гимнами поэтов», говорил слово «о близком сошествии к нам лика Вечной Жены», – свидетельствует Андрей Белый (Белый А. Эпопеи. – С. 136)

Не берусь утверждать, что Владимиру Соловьеву лик Вечной Жены представлялся, как и Блоку, «в нимбе красного огня», но сдается, что покойный философ так и умер, не успев толком размежевать Христианство с гностицизмом, а от гностицизма до сатанизма – рукой подать.

Что до Блока, то он, как и вся его школа, был несомненным сатанистом.

«Второй сборник стихов Александра Блока интереснее, пышнее первого. Как удивительно соединен тончайший демонизм здесь с простой грустью бедной природы русской, всегда той же, всегда рыдающей ливнями… И нам страшно этого покоя; зачем эта нежность, когда она – “прелесть болотная”», – пишет закадычный друг Блока Андрей Белый62 (Там же. – С. 137, 138).

«Здесь рыскает леший, а Блок увидел своего полевого Христа». Не надо нам полевых “христов”»…

Сатанизм наполнял эту духовно-бытовую атмосферу, которой дышали и в которой «творили» все эти деятели прогресса недоброй памяти предреволюционной эпохи.

У того же Андрея Белого находим описание, как с жиру и бездействия взбесившиеся питерские интеллигенты однажды причастились крови человеческой:

«Литераторы, восхотевши “мистерии”, “оркестры”, составили хоровод и кололи какого-то литературного адвоката булавкою; выжав кровь, распивали с вином, называя то глупое действие “Дионисовым действом…”» (Там же. – С. 144)».

Известный писатель В. В. Розанов подробно описал это «действо», и из его описания вытекало, что это была не «глупость», не дурацкая забава, а преднамеренное кощунство и служение темной силе. Розанов указал и место «приобщения крови» – квартиру писателя-еврея Минского63 и что кровь выкачивалась из руки евреев же. В этом приобщении крови участвовал, между прочим, и религиозный философ Н. Бердяев.

Странные у этих людей были склонности: «Раз даже обедали вместе (А. В. Карташев64, “Тата-Ната”, я, Ремизовы) в кабинете у Палкина, пили вино; и А. В. (Кар-ташев), приподнявшись, стакан протянув, вдруг запел своим тенором, в пении закатывая глаза, точно птица:

“Вы жертвою пали в борьбе…”

А. М. Ремизов65 предложил поводить хоровод; мы, смеясь, поводили, потом заходили сниматься: снялись!…» (Там же. Т. III. – С. 157).

Люди немолодые, как будто образованные, а забавляются пьяными хороводами у Палкина в трактире. А главное: хороводили, смеясь, тут же после пения похоронных слов революционного гимна:

«Вы жертвою пали в борьбе роковой!…»

Плясы, хороводы, столоверчения и просто верчения – все это было обычным в этой свободомыслящей среде.

Вот что пишет об этом в своих «Воспоминаниях о Блоке» Андрей Белый:

«В то время я чувствую приступы медиумизма; медиумизмом охвачены все “аргонавты”, которые часто провещиваются, отдаваясь течению внутренних образов, кажущихся рассудку невнятными; я наблюдаю в себе странный штрих: на собраниях наших порою мне хочется завертеться, как в танце, я пользуюсь вечеринками, переходящими в буйный галдеж, – начинаю “вертеться”; и после “верчения”