Надвигающийся кризис: Америка перед Гражданской войной, 1848-1861 - Дэвид Поттер

Ежегодное послание и различные реакции на него лишь укрепили общее мнение о том, что от Белого дома можно ожидать мало предприимчивости и вдохновения, необходимых для спасения Союза. Когда до окончания срока его полномочий оставалось всего три месяца, Бьюкенен уже не пользовался уважением общественности и не мог контролировать свою потерпевшую поражение и разделенную партию. Его влияние на Капитолийском холме, столь ярко проявившееся во время Лекомптонского спора, теперь практически растаяло. Удерживать вместе свой собственный кабинет, не говоря уже о нации, казалось, было почти выше его сил. Он фактически утратил большую часть морального влияния и неформальных рычагов, составляющих основную часть президентской власти. В ближайшие недели он мог делать лишь то, что было в его власти, и исполнять обязанности главы исполнительной власти в том виде, в каком они были официально прописаны в Конституции. Конечно, даже эта ограниченная роль была крайне важна в сложившихся обстоятельствах. Решения президента чисто административного характера могли спровоцировать гражданскую войну или привести к необратимому согласию на отделение. Цель Бьюкенена, как выяснилось, заключалась в том, чтобы избежать обеих этих крайностей до тех пор, пока наступление 4 марта не освободит его от ответственности. Эта политика выжидания отражала его конституционные взгляды на кризис и не была простым перекладыванием вины на Линкольна; ведь фундаментальная проблема сецессии, по мнению Бьюкенена, находилась вне власти любого президента и могла быть решена только Конгрессом.[986]

В конце концов, именно Конгресс, с помощью или без помощи президента, достигал всех великих секционных компромиссов, и именно в Конгрессе, а не в президентском кресле, на протяжении многих лет были сосредоточены лучшие политические таланты. Однако основные кризисы прошлого возникали внутри самого Конгресса в связи с предлагаемым законодательством, и их разрешение было в основном вопросом внутреннего управления. Кризис 1860–1861 годов зловеще отличался от других, поскольку он возник вне законодательного процесса, в результате бесповоротного решения народа. Конгресс, как и президент, потерял контроль над ситуацией. Справедливо выигранные выборы можно было скомпрометировать только путем принятия закона, компенсирующего или ограничивающего ожидаемые последствия. Короче говоря, компромисс на этот раз означал убеждение или принуждение победившей партии отказаться от значительной части своей собственной платформы — в надежде, что такой жертвы будет достаточно, чтобы остановить продвижение сецессии. «Кризис, — заявил один из сенаторов Юга, — может быть эффективно преодолен только одним способом…а именно: северяне должны пересмотреть и перевернуть всю свою политику в отношении рабства». Он добавил, что нет никаких доказательств такой готовности.[987]

Таким образом, вторая сессия Тридцать шестого Конгресса собралась 3 декабря, чтобы столкнуться с беспрецедентным по своей серьезности кризисом, возникшим не по её вине. Многие из его членов были «хромыми утками», отстраненными от власти на недавних выборах, а многие другие приехали лишь для того, чтобы скоротать время до официального выхода их штатов из состава Союза. Кроме того, не могло быть и речи о привычной задумчивости по поводу компромисса, поскольку темпы отделения были стремительными, и жизнь этого Конгресса заканчивалась через четыре месяца. Поэтому неудивительно, что в воздухе витала смесь срочности и отставки, отбрасывая странные тени на запутанную сцену и создавая общее ощущение нереальности происходящего. Компромиссные мероприятия последующих недель часто казались в первую очередь жестами для исторической справки, отвечая скорее общепринятым ожиданиям, чем реальным надеждам, и даже в самых отчаянных речах было что-то перфунктическое. По поводу предложения о создании специального компромиссного комитета сенатор Джеймс М. Мейсон из Вирджинии высказался не совсем обычно. «Я буду голосовать за резолюцию», — сказал он, — «но без мысли о том, что все, что может сделать Конгресс, может достичь опасностей, которые нам угрожают».[988]

Это не означает, что сильные настроения и эффективное руководство отсутствовали в деле урегулирования междоусобных отношений. Действительно, силы примирения, подстегиваемые спасительными для Союза собраниями по всей стране, вероятно, никогда не были столь многочисленными и красноречивыми. Но прошло то время, когда формулой компромисса можно было манипулировать в Конгрессе, разыгрывая между собой крайности прорабов и антирабов. Ни одно законодательное решение, каким бы благоприятным оно ни было для Юга, не смогло бы повлиять на движение за отделение, если бы не получило твёрдой поддержки со стороны Республиканской партии. Сейчас южанам нужен был не закон как таковой, а что-то вроде железных гарантий от своих врагов. Такие компромиссщики, как Криттенден и Дуглас, были низведены с руководящих должностей до роли посредников, пытающихся совершить политическое чудо.

Если она вообще существовала, то сила, способная остановить продвижение сецессии, принадлежала республиканцам, но они не были готовы предпринять такие драматические и согласованные усилия, которых требовал кризис. Огромный новый прирост республиканской власти, в конце концов, все ещё был скорее потенциальным, чем действующим, и власть внутри партии была слишком разрозненной для быстрых, объединенных действий. Из Спрингфилда, где избранный президент принимал постоянный поток посетителей и решал проблему формирования кабинета, не пришло никакой помощи для сторонников Союза. Линкольн отклонил все просьбы о публичном заявлении, успокаивающем Юг. Он настаивал на том, что его политические принципы уже ясно изложены, и дальнейшие заявления могут быть неверно истолкованы. «Это создаст впечатление, будто я раскаиваюсь в том, что был избран, и хочу извиниться и попросить прощения. Чтобы представить меня таким образом, было бы главным использованием любого письма, которое я мог бы сейчас бросить публике».[989] В Вашингтоне республиканская фракция также решила не привлекать к себе внимания в период междуцарствия. Оно пыталось, хотя и с частичным успехом, навязать своим членам политику «сдержанности». Сьюард, все ещё лелеявший обиду на то, что ему отказали в выдвижении на пост президента, пока что довольствовался тем, что наблюдал и ждал. Другого лидера, способного занять его место и активизировать партию, не появилось. Тем временем огромный смешанный хор республиканских редакторов, чиновников штата и местных политиков пытался определить позицию и цель партии. Из такого окружения вряд ли могла выйти кристаллизованная программа действий.[990]

Таким образом, в одной части страны царила неразбериха, а в другой — решительные действия. На данный момент республиканцы и другие северяне просто не могли сравниться с инициативой глубокого Юга. В тысячах речей и редакционных статей за предыдущее десятилетие южане разработали обоснование сецессии и отрепетировали её процедуру. Северяне, напротив, ещё не сталкивались с вопросом о том, что именно следует предпринять, если угроза отделения станет реальностью. Но хотя это первоначальное замешательство препятствовало действиям