Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Янни Коцонис

Некоторое время положение оставалось неопределенным. Кривошеин опасался инертности общества, парализующей реформы, Коковцов и финансовая бюрократия опасались крестьянской отсталости, а Николай II — главный арбитр в этих спорах — дважды менял свою точку зрения на проблему, но так ни на что и не решился. После Совещания 1910 г. Николай II под влиянием Кривошеина согласился передать Крестьянский банк (вместе с системой ипотеки и кредитными кооперативами в качестве сети местных учреждений) в ведение ГУЗиЗ. («Я дал слово», — объяснил он свой поступок разгневанному Коковцову, только что вернувшемуся из поездки в Европу.) Выслушав возражения Коковцова, Николай начертал: «Согласен» на проекте компромиссного предложения по переименованию Крестьянского поземельного банка в Сельскохозяйственный банк, призванный обслуживать представителей всех сословий, занимающихся сельским хозяйством. Но кредитные кооперативные учреждения по-прежнему оставались в юрисдикции Министерства финансов и не имели права совершать залоговые операции с недвижимостью. Охлаждение в отношениях царя и Столыпина привело к ослаблению влияния последнего, и это позволило Коковцову отказаться даже от упомянутого соглашения. Убийство Столыпина в сентябре 1911 г. привело к изоляции Кривошеина в Кабинете министров: там преобладало влияние Коковцова, который стал премьер-министром[156].

Когда Кривошеин и его единомышленники в 1913 г. организовали последнюю кампанию по осуществлению реформы собственности и кредитных отношений, они повели полемику в терминах более ясных и недвусмысленных, чем когда-либо ранее. Этому способствовала их крепнущая убежденность в том, что пагубная бездеятельность парализовала правительство как раз в середине периода структурного кризиса экономики; они были уверены также, что существует реальная опасность возникновения новой волны беспорядков в городах, которые не замедлят перекинуться в деревню. В частности, по этим причинам инициатором очередной дискуссии стал новый глава Крестьянского банка и соратник Кривошеина — С.С. Хрипунов, который в 1913 г. распространил подробную служебную записку, содержавшую описание основополагающих принципов кредитной реформы[157]. Он предложил учредить новый всесословный банк ипотечного кредитования, связанный с кредитными кооперативами, выступающими в виде сети его местных отделений, и работающий с частными собственниками в качестве постоянных клиентов. Стремясь избежать пресловутых возражений по поводу тяжести для казны расходов на новый банк, Хрипунов предложил сделать его частично государственным, частично — акционерным (но управляемым, естественно, представителями правительства).

Наиболее впечатляющей была политическая сторона обсуждаемых предложений. Хрипунов утверждал, что, пока отсутствует правильная ответственность заемщика своим имуществом по просроченным ссудам, крестьянство остается вне «руководящей мысли» государства. По сути дела, система кооперативного кредита существовала вообще без залогов недвижимости: она работала, опираясь на местные традиции, обычное право, а то и вообще без всяких видимых руководящих принципов. Конечно, это по-прежнему укрепляло крестьянскую обособленность. Деятельность кооперативов, так же как и Крестьянского банка, сопровождалась набором инструкций и ограничений, касающихся крестьянского сословия; в то же время дворянство пользовалось кредитом в своих специальных учреждениях и выгодами закрытого личного кредитного рынка, доступ к которому крестьянам был заказан. «Такое обособление не отвечало бы и установившемуся направлению деятельности правительства в области экономических и правовых преобразований». Да и вообще Хрипунову неверным представлялось оставлять крупное и среднее дворянское землевладение на положении обособленного института. В качестве возможного пути выхода из кризиса деревни предлагалось подвергнуть крестьян «культурному и прогрессивному» воздействию со стороны «очагов культуры и двигательных центров» дворянского землевладения и земледелия, что приведет оба сословия в одни и те же кооперативные и банковские кредитные учреждения. Мерилом состоятельности выступала бы в таком случае не сословная принадлежность, а земельная собственность.

Следовательно, заключал Хрипунов, перед правительством по-прежнему стоит задача подчинить слой крестьян-собственников правительственному влиянию, «внедрять в них государственную мысль и волю», и этому должна способствовать вся экономическая мощь поземельного кредита[158]. «Нельзя забывать, что кредит — это громадное оружие в политической жизни и отказываться от него в такие исключительные по трудности периоды государственной жизни, как ныне переживаемый Россией, едва ли было бы правильно». Залог недвижимости даст правительству непосредственный доступ в деревню вместе с правом расследовать все финансовые обстоятельства и взимать недоимки с каждого заемщика; причем «власть эта должна быть введена в самые кооперативы в качестве непременного и деятельного их участника; ей должна быть открыта возможность оценивать всякое действие по существу». В результате «правительство, состоя в теснейшем единении и сотрудничестве с населением, являлось бы хозяином дела и повсеместным, деятельным его руководителем»[159]. Автор подчеркнул, что подобный механизм был успешно реализован в Болгарии, где правящая либеральная партия мобилизовала избирателей через сеть кооперативных учреждений, субсидируемую государством. Если российское правительство не сможет эффективно управлять распоряжением кредита путем монополизации закладных операций, то это сделают другие — «местные люди», «кулаки», «ростовщики» или даже неблагонадежные лица, преследующие «антигосударственные» цели. «Распоряжение кредитом на местах даст им влияние и даже власть над деревней»[160].

Коковцов в своей переписке с Кривошеиным в августе 1913 г. отклонил эти предложения. Если раньше он возражал по поводу чрезмерных государственных расходов на новый банк, то теперь выступил против всего лишь одной альтернативы — предполагаемого участия в делах банка акционеров, что даст контроль над крестьянством «частному капиталу»[161]. Тем не менее, чтобы смягчить разногласия в правительстве и успокоить законодательные учреждения, неустанно требующие хоть каких-то реальных действий в области аграрного кредита, Коковцов собрал в октябре 1913 г. внутри Министерства финансов специальный комитет для обсуждения записки Хрипунова. Комитет был проинструктирован признать справедливыми некоторые детали изложенных предложений, но отклонить все принципиальные положения записки и тем самым предотвратить появление в будущем самой мысли об учреждении сельскохозяйственного банка[162]. Суть предложения Хрипунова состояла в создании бессословной категории собственников как участников кредитной политики, но комитет твердо решил, что крестьянству как сословию — независимо от форм землевладения и землепользования — не должно быть позволено свободно закладывать свои земли. В этой связи комитет напомнил о «трудовом принципе», согласно которому кредитоспособность оценивалась по работоспособности, и отверг идею о том, что крестьяне-собственники могут получать кредиты в ущерб всем остальным. Вместо этого правительство собиралось кредитовать «всякого рода сельских хозяев и все вообще производительные элементы сельского населения… Но едва ли оно может оправдать отказ в кредите крестьянам-общинникам и преимущественное предоставление его хуторянам»[163]. Хотя комитет в принципе допускал закладные операции с недвижимостью, но на практике это оказывалось невозможно, если заемщиком хотел стать крестьянин. Совещание также согласилось переименовать Управление по делам мелкого кредита в Центральную кассу сельскохозяйственного кредита, но принципы финансирования, управления и деятельности нового учреждения остались практически теми же. Основное отличие