Петербург на границе цивилизаций - Тюрин Александр Владимирович Trund
В 1710 был значительный по числу выбор семей московских купцов разных слобод и сотен для переселения в Петербург – с перевозом за казенный счет. Вскоре многие из них могли обратиться в дворян, отдавая детей на государственную службу, на флот, войско и в приказы. Затем и крестьяне, приезжающие на торг в Петербург, имели возможность записываться в петербургское купечество.
Главный магистрат станет высшей инстанцией для торговых дел. Он был выборным органом городского самоуправления, который пришел в 1720 на смену традиционным земским избам, где также заседали выборные от городского и посадского населения. Как земские избы, так и магистрат, ведали торговлей, ремеслами, промыслами, городскими сборами. В земскую избу избирать и быть избранными могли все постоянные жители города.[60] А вот в магистрат избирали и могли быть избранными только первостатейные люди, как в Европе.
Горожане были разделены на регулярных, относящихся к двум гильдиям (в первую входили крупные купцы, художники, зодчие, врачи, аптекари, во вторую – мелкие купцы и ремесленники), и нерегулярных (все остальные)
В июне 1712 Петр спустил со штапеля адмиралтейства корабль «Полтава», и отбыл с супругой в Пруссию, поскольку русские войска действовали совместно с прусскими против шведов в Померании и Мекленбурге, где шведская корона нахватала много земель во время Тридцатилетней войны. А перед отъездом был выпущен указ о наделении всех людей, переселяемых в Петербург на житье, земельным наделом.
Начиная с 1713 пошло уменьшение количества поставляемых губерниями людей на работу «вахтовым методом» в Петербурге. Взамен людей выплачивались деньги. С 1718 года посылка людей на строительство города была остановлена.[61] В марте 1721 указ сената о сборе 300 тыс. руб. с губерний «для городового строения и других работ» навсегда прекратил трудовую повинность для нужд Петербурга.
Далее Петербург строили лишь люди, привлеченные по вольному найму. В том числе «отходники» не только из числа государственных крестьян, но и крепостных, особенно из нечерноземных губерний. И беглые крепостные тоже, ибо их не выдавали. (С Петербурга, так сказать, выдачи не было, как и с Дона, как впоследствии из Новороссии.) А также подросшие дети солдат и переведенцев. Помаленьку потянулись в Петербург и ремесленники из Новгорода, Вологды, Ростова Великого, Романова, Костромы, Кашина, Твери. Больше всего было из Ярославля и Москвы. Часть ремесленников по средневековому обычаю входило в профессиональные цеха, которых сперва насчитывалось сорок четыре, потом вдвое меньше. Но, в отличие от немецких городов того времени, для занятия ремеслом в Питере не обязательно было состоять в цехе.
Значительную часть населения города составляли солдаты и матросы, которые, кстати, тоже могли подрабатывать в свободное от службы время ремеслом. Если их привлекали на работы, то платили за это жалованье.
Уже в 1710-х стал нарастать поток людей, стремившихся в новый город исключительно по своему желанию, «своей волей». К 1725 году в городе насчитывалось свыше 40 тыс. жителей, более 6 тыс. дворов, что составляло 12,5% всего городского населения страны. Петербург резко прыгнул на вторую строчку в хит-параде российских городов. А ведь в это время даже на «першпективах» в темную зимнюю ночку прохожего мог загрызть серый волк, вышедший из ближайшего леса. Словно дело происходит где-нибудь в дебрях Сибири. Вообще начальный Петербург – город фронтира – мог бы стать прекрасной темой для приключенческого фильма – но наши режиссеры не знают русской истории.
Прокладка Перспективной дороги, позднейшего Невского проспекта, производилось в 1713 году руками пленных шведов, находящихся по разным городам, но собранных к этому времени в Петербурге для трудовых свершений. Первоначальный Невский проспект представлял собой просеку в болотистом лесу, состоящую из двух участков. Чтобы попасть с одного на другой, надо было сделать переход по старой Новгородской дороге.[62]
Основным требованием при застройке города было помещении жилых и прочих построек по линии улиц, а не в глубине дворов, как то было в Москве.
С 1712 начата постройка каменного существующего и поныне Петропавловского собора – по проекту Андрея Трезина, то бишь Доменико Трезини. С самого начала в строительстве города участвовали и русские зодчие, зарабатывавшие, правда, на порядок меньше приглашенных иностранцев. Например, Михаил Земцов завершал строительство Кунсткамеры, строил Подзорный дворец в устье Фонтанки, Монплезир, каскады и фонтаны Петергофа, спроектировал и, в основном, построил Аничков дворец. Он еще и преподавал в архитектурной школе, которая возникла на Почтовом дворе. Оклад его составлял от 60 до 180 руб. в год, в отличие от годового жалованья в 1000 руб. у Трезини и 5000 у Леблона, имевшего должность генерал-архитектора, но занимавшегося в основном разбивкой садов и парков. Кстати, леблоновский проект образцового дома на набережной – с огромными окнами – был справедливо раскритикован царем: «понеже у нас не французский климат». К сожалению, то, что у нас вовсе не французский климат и прочие географические условия, редко понимали вестернизирующиеся элиты.
В Петербурге оседало немало немцев, покидавших бедную и душную Германию; все остальные европейцы присутствовали в куда меньших количествах, от шотландцев и голландцев до итальянцев и греков. Это были, помимо подавшихся на русскую службу офицеров, также моряки, мастеровые, ремесленники, аптекари, учителя.
Краеведы любят долго и со вкусом перечислять, сколько иностранцев творили в Петербурге и сколько в городе является заимствованиями из Западной Европы.
Когда Средневековье перерастало в Возрождение, то это шло вместе с накоплением значительных материальных ценностей в знаменитых городах "итальянского Возрождения", немало разбогатевших на грабеже Византии и торговле с разбойничьей Золотой Ордой, в том числе и "живым товаром", славянскими рабами. Русь в это время боролась за выживание в лесах между Волгой и Окой. Девять веков через нее прокатывались кочевые нашествия, уносившие материальные ценности и сотни тысяч жизней, а западные соседи тоже старались ухватить от нее кусок и отрезать от моря. Когда Европа вышла на большую охоту за чужим добром в период Великих географических открытий, Русь только отвоевывала то, что у нее захватили хищные западные соседи и кочевое Дикое поле. Когда Европа истребляла и превращала в рабов десятки миллионов людей по всему миру, забирая у них землю, воду, воздух по принципу «ничейной земли», разграбляла древние цивилизации, присваивала себе результаты чужого труда на пяти континентах, Русь-Россия только стала выходить к морям из внутриконтинентальной замкнутости. А еще добавим низкую плотность русского населения, то есть малую интенсивность хозяйственных взаимодействий, замерзающие внутренние воды, медленную оборачиваемость капиталов и оборотных средств, короткий сельскохозяйственный сезон и малую продуктивность почв. (Рабочий сезон для русского земледелия обычно длился около пяти месяцев, в северных районах и того меньше; в Западной Европе из рабочего сезона выпадали лишь декабрь и январь, даже в северной Германии, Англии, Нидерландах он составлял 9–10 месяцев, благодаря Гольфстриму.) Все это определяло у нас низкий выход прибавочного продукта и замедленное развитие городов. Естественно, что у Европы, хорошей натянувшейся соков из остального мира, было больше вложений в науку, техники и образование, а значит, ноу-хау, технических умений, роскоши, ремесленных и производственных навыков, а также военных технологий.
И Петр прекрасно понимал, что надо заимствовать, чтобы не стать очередной жертвой западной колонизации. Плохо, что из-за созерцания западных богатств многие наши элитарии надолго оказались в духовном рабстве, превращая заимствования в зависимость, и начиная смотреть на свою страну глазами чужаков.
