Война за независимость Чили - Андрей Аркадьевич Щелчков

Салас подчеркивал: чилийцы сместили «бесчинного и бездарного Карраско» и, чтобы не получить другого подобного ему правителя, образовали своё собственное правительство, хунту. Салас был убежден, что если в Чили вновь вернутся вице-короли и генерал-капитаны, то они будут обращаться с народом как с завоеванными рабами. Он был уверен, что Фердинанд VII, вернувшись на отчий престол, должен будет принять чилийскую делегацию, которая поведает ему, как чилийцы страдали три века колониального господства, когда креолы были отстранены от должностей и власти и испытывали на себе гнет неравенства[326]. Когда Салас писал об этом, он как и все другие, считал, что это произойдет не скоро. Наполеон был в зените своего могущества, а «независимая» Испания ютилась на полуострове города Кадис под охраной английского флота. Главный посыл тезиса Саласа — это достижение самостоятельности, автономии Чили без разрыва с монархией и праматерью-родиной, то есть Испанией. Для Саласа идеалом было независимое чилийское государство в конфедерации испаноамериканских народов под скипетром Бурбонов.

Близкую позицию занимал Хуан Эганья (1768–1836). Ему поручили написать конституцию, он обдумывал и формулировал её положения в течение 1811–1813 гг. Этот проект увидел свет в 1813 г. Пока Эганья работал над ним, он публиковал программные документы, в которых высказывал свою принципиальную политическую позицию. Прежде всего, речь идет о декларации «Права народа» (1813). В ней Эганья настаивал на необходимости созыва континентального конгресса, который сможет определить будущие отношения Америки и Испании: «Народ, который добьется независимости во внутренних делах, во внешних подчинится решению конгресса»[327]. Как и Салас, Эганья был сторонником конфедеративного устройства Испанской монархии, но его идеи постепенно радикализировались.

Хуан Эганья

Проект конституции Эганьи состоял из 277 статей. Про неё X. Суданьес сказал: «Это набор конституционных положений, соединенных вместе без глубоких размышлений над ними»[328]. Конституция повторяла принципы «Декларации прав человека и гражданина» французской революции: «Все люди рождены равными, свободными и независимыми… Общество гарантирует человеку его безопасность, собственность, гражданские права, свободу и равенство»[329]. Проект конституции четко определял: носителями суверенитета Чили являются его граждане.

К своему проекту Эганья написал «Заметки к некоторым статьям конституции» (1813). Здесь он подчеркивал необходимость просвещения граждан, прежде чем допустить их к политической жизни. Он отвергал монархию, ибо такое правление всегда заканчивается гражданским или военным деспотизмом[330]. Выбирая республику как меньшее зло, Эганья мыслил её аристократической и элитарной. Много внимания он уделял этической стороне любой власти. Для создания барьеров деспотизму, коррупции и хаосу Эганья предлагал создать институт цензоров, чей авторитет и мудрость позволят реализовать конституцию в её полном виде. Без моральной власти любые институты государства могут деградировать и разлагаться[331]. Этический республиканизм и аристократизм нового режима правления Эганьи импонировал чилийской элите. Этот проект конституции был предан забвению при Каррере, но стал основой будущего основного закона после провозглашения независимости и республики.

Умеренные взгляды Саласа и Эганьи на левом фланге дополнял Камило Энрикес. Этот священник был самым радикальным идеологом «революции освобождения». На него большое влияние оказали работы Руссо, а также идейные вожди североамериканской революции. Появление Энрикеса в политической жизни Чили в январе 1811 г. ознаменовалось его памфлетом «Кирино Леманчес». В нем он обосновывал теорию общественного договора применительно к отношениям между чилийцами и испанской короной. Главный тезис этого построения — свобода при заключении пакта. «Будущее страны и счастье народа, — утверждал Энрикес, — ныне зависит от представителей народа в Национальном конгрессе, будь то республика или монархия». Примером для него служат бывшие английские колонии в Северной Америке. Он писал о радости, переполнившей его, когда он увидел выбор родины.: «Счастье — видеть отечество, вступившее на путь свободы»[332].

Испанское правление было жестоким и печальным для Чили. Испанская монархия, утверждал Энрикес, оказалась гнилой и бессильной: аристократы предали своего короля. Этот факт должен только радовать чилийцев. «Когда-нибудь, — писал Энрикес, — в Чили будет республика, а власть будет у народа»[333]. В своем ораторском дебюте, выступая при открытии конгресса в 1811 г., Энрикес был вынужден соблюдать умеренность. В его речи звучали слова о свободе, о борьбе с деспотизмом (абсолютизмом), о самостоятельности, его пафос носил явно антииспанский характер, однако всё же он не упоминал о независимости[334]. К концу 1812 г. выступления Энрикеса стали отличаться большим радикализмом.

В 1812 г. на страницах «Aurora de Chile» Энрикес предстал открытым республиканцем. Он доказывал, что клятва верности Фердинанду VII утратила свою силу, так как король был лишен короны и отстранен от власти, что означало его гражданскую и политическую смерть[335]. В этих обстоятельствах чилийцы учредили своё правительство, ибо имеют право на «управление самими собой». В этом суть новой системы — отрицание монархии. В своей газете Энрикес много писал о преимуществах республиканского строя, считая его идеальной политической системой[336].

Камило Энрикес

Первая чилийская газета “Aurora de Chile”

В подкрепление своего республиканизма Энрикес развернул в газете широкую пропаганду политического опыта США, который был для него идеалом и образцом для подражания. США представляли собой пример умеренности, баланса демократии и управляемости при сохранении всех гражданских свобод. В газете он публиковал сделанные им переводы речей Джефферсона, Вашингтона. Опыт американской революции противопоставлялся французской, являвшейся для Энрикеса символом анархии и тирании низов. Ужасы этой великой революции он объяснял тем, что «свобода — это трудно перевариваемый продукт, народ не готов к его потреблению, так как у него пока нет принципов, взглядов, проектов; от рабства он может перейти лишь к анархии или пойдет по другому неверному пути»[337].

Французская революция вызывала отторжение практически у всех чилийских патриотов, как у умеренных, так и у радикалов. Так, один из сторонников Росаса, исповедовавший радикальные взгляды Хуан Маккенна в письме О’Хиггинсу от 20 февраля 1811 г. писал, что счастлив, так как Чили не была колонизована французами, иначе бы он никогда не согласился бы с созывом конгресса и правом народа на принятие законов. Причиной этого была ещё свежая память об «ужасах» Конвента во Франции, где родились такие чудовища как Робеспьер, Марат, Дантон и прочие[338]. Но вместе с тем чилийские радикалы, прежде всего К. Энрикес, проповедовали именно идеалы французской революции и республики.

Большой энтузиазм у Энрикеса вызвало провозглашение первой венесуэльской республики. «Aurora de Chile» печатала речи Франсиско Миранды и документы республики[339]. Для