Рассказы о временах Меровингов - Огюстен Тьерри
Отвращая все более и более мысли свои от людей и дел того жестокого и грубого века, она с ужасом видела приближение своего совершеннолетия и минуты, когда должна была сделаться супругой короля, у которого находилась в плену. Наконец, дано было приказание отвезти ее в королевское местопребывание для совершения брака; но, увлеченная чувством непреодолимого отвращения, она убежала; ее настигли, вернули, и, обвенчанная против воли в Суассоне, она сделалась королевой, или лучше сказать, одной из королев нейстрийских франков; ибо Хлотарь, верный обычаям Древней Германии, не довольствовался одной супругой, хотя имел также и наложниц[443]. Невыразимое отвращение, которого в такой душе, какую имела Радегонда, не могла ослабить прелесть богатства и власти, было последствием этого насильственного союза короля варваров с женщиной, невозвратно удаленной от него нравственным превосходством, сообщенным ей тем воспитанием, которое сам же он велел дать ей и желал в ней найти.
Чтоб уклониться, хотя отчасти, от обязанностей своего сана, тяготевшего над ней, словно цепи, Радегонда возлагала на себя другие оковы, по-видимому, еще более тяжкие. Она посвящала все досуги свои благотворению или христианским добродетелям; лично обрекла себя хождению за больными. Королевский дом в Атье, где она была воспитана и который получила в брачный подарок, обращен был в богадельню для убогих женщин. Одним из увеселений ее было приезжать туда не для простого посещения, но для исполнения, в самых тягостных подробностях, обязанности больничной сиделки[444]. Праздники нейстрийского двора, шумные пиры, опасные охоты, воинские смотры и игры, общество грубых и невежественных вассалов, утомляли ее и наводили на нее скуку. Но если являлся какой-либо епископ или клерк, вежливый и начитанный, человек миролюбивый и кроткий в беседе, то она тотчас оставляла для него всякое другое общество, проводила с ним долгие часы и, когда наставало время отъезда, щедро одаряла его в знак воспоминания, много раз с ним прощалась и потом снова предавалась скуке[445].
Железный меч эпохи Меровингов, инкрустированный золотом и гранатами. Навершие утеряно
Она всегда медлила явиться к обеду, за который должна была садиться вместе с мужем, то по забывчивости, то с намерением, предаваясь между тем поучительному чтению или благочестивым занятиям. Ее надо было звать по нескольку раз, и король, наскучив ожиданием, часто с ней ссорился, не успевая, однако, сделать ее ни торопливее, ни исправнее[446]. Ночью она вставала от него под каким-либо предлогом, уходила спать на земле, на простой рогоже или власянице и возвращалась на супружеское ложе, окоченев от холода, соединяя странным образом христианские истязания плоти с неодолимым отвращением, которое чувствовала к мужу[447]. Однако такие знаки отвращения не охлаждали любви нейстрийского короля: Хлотарь был человек не очень щекотливый в этом отношении; он желал только обладать женщиной, которой красота нравилась ему, и нисколько не заботился о ее душевных страданиях. Отвращение Радегонды ему досаждало, не причиняя истинной скорби, а в домашних ссорах он только говаривал с сердцем: «Это монахиня у меня, а не королева»[448].
И действительно, этой душе, для которой были порваны все узы, связывавшие ее с миром, оставалось только одно прибежище – жизнь монастырская. Радегонда стремилась к ней всеми мыслями, но препятствия были велики, и протекло шесть лет, пока она решилась побороть их. Новое семейное несчастье придало ей на то силы. Брат ее, выросший при нейстрийском дворе заложником тюрингского народа, был умерщвлен по повелению короля, может быть, за какие-нибудь патриотические жалобы или легкомысленные угрозы[449]. Лишь только эта страшная весть дошла до королевы, как решение было принято, но она тщательно скрывала его. Стараясь отыскать человека, способного освободить ее, она отправилась в Нойон, под предлогом искать духовного утешения, к епископу Медару, сыну франка и римлянки, лицу, знаменитому тогда во всей Галлии по своей святости[450]. Хлотарь, ровно ничего не подозревал в этом благочестивом поступке и не только не противился, но даже сам приказал королеве уехать, потому что слезы ее ему надоели и он желал скорее видеть ее более спокойной и менее мрачной[451].
Радегонда нашла нойонского епископа в церкви; он священнодействовал у алтаря. Когда она подошла к нему, то волновавшие ее чувства, которые она до того времени удерживала, внезапно излились, и первыми словами ее был вопль отчаяния: «Пресвятой пастырь, я хочу покинуть мир и надеть монашеское платье! Молю тебя, пресвятой пастырь, посвяти меня Господу»[452]. Несмотря на свое религиозное бесстрашие и ревность к обращению, епископ, удивленный такой неожиданной просьбой, колебался и просил срока на размышление. Ему действительно предстояло опасное дело: расторгнуть королевский брак, заключенный по Салическому закону и германским обычаям, которых хотя и гнушалась церковь, однако терпела еще из боязни вовсе отчудить от себя умы варваров[453].
Сверх того, к этой внутренней борьбе святого Медара между благоразумием и усердием присоединилась борьба другого рода. Франкские владетели и воины, сопровождавшие королеву, окружив его, закричали ему с грозными движениями: «Не смей постригать женщину, соединенную с королем! Берегись похищать у государя королеву, торжественно с ним сочетавшуюся». Самые свирепые, наложив на него руки, насильно совлекли его со ступеней престола на середину церкви, между тем как королева, испуганная смятением, укрылась со своими женщинами в ризнице»[454] Там, собравшись с духом и не предаваясь отчаянию, она придумала средство, в котором столько же видна женская хитрость, сколько и твердость воли. Дабы сильнее искусить и подвергнуть более трудному испытанию религиозную ревность епископа, она накинула на свою королевскую одежду платье затворницы и, переодетая таким образом, пошла в
