Сталинские кочевники: власть и голод в Казахстане - Роберт Киндлер
Расширение зоны боевых действий — война на советско-китайской границе
С особым ожесточением фрагментированная гражданская война велась в советско-китайском пограничье[861]. С начала 1930 г. до середины 1932 г. по обеим сторонам демаркационной линии всё время кто-нибудь сражался: советские и китайские пограничные отряды, казахские беженцы, небольшие группы профессиональных контрабандистов и убеждённых противников большевиков. Запутанная ситуация ещё больше осложнялась тем, что в Синьцзяне разгорелась вооружённая борьба за власть над провинцией[862]. Сотни тысяч казахов пытались найти убежище на китайской территории. Красные пограничники, считавшие откочёвку «формой, сопротивления»[863], всё упорнее старались ей помешать. Среди беженцев росла готовность прорываться в Китай во что бы то ни стало. Оба фактора способствовали эскалации насилия.
Демаркационные линии
По словам американского синолога Оуэна Латтимора, казахи не обращали внимания на государственные границы и «то и дело» перемещались из России в Китай и обратно в зависимости от политического положения[864]. Но о существовании и значении границ кочевники очень хорошо знали. Пересечение демаркационных линий стало для этих путешественников между мирами делом будничным и привычным[865]. Члены казахских и киргизских родов жили по обе стороны демаркационной линии, пользовались пастбищами и там, и там. Благодаря прекрасному знанию труднопроходимых горных районов Тянь-Шаня кочевники играли важную роль для процветавшей в пограничье контрабанды[866]. Нелегальная перевозка товаров и людей была немыслима без казахов, имевших здесь самые широкие и прочные сети и выигрывавших от того, что граница охранялась «пунктирно». Эта традиция, констатировала советская сторона, и сложившиеся исторически связи определённой части населения с живущими в Китае сородичами несомненно повлияли на некритичное, безответственное отношение населения к нарушению границы[867]. Но наряду с контрабандистами тут действовали бандиты и те, кого большевики относили к своим политическим противникам, вооружавшиеся на китайской территории, — явление крайне проблематичное и опасное, с точки зрения коммунистов. Ведь кочевники тем самым не только выходили у них из-под контроля: они устанавливали в пограничье свои структуры, имеющие явное превосходство над советскими[868].
Сбегая в Синьцзян, казахи следовали традиционной стратегии кочевых обществ — в тяжёлые времена уходить в безопасные, на их взгляд, районы. Уже после восстания 1916 г. сотни тысяч из страха перед местью русских крестьян и царской армии скрылись на время в эту китайскую провинцию[869]. Когда коммунисты в 1928 г. развязали кампанию экспроприации «богатых баев» часть восточно-казахского населения снова искала убежища по ту сторону границы. Чем радикальнее посягали большевики на социальный уклад кочевников, тем сильнее нарастал поток беженцев. К началу 1930-х гг. он достиг своего пика[870].
Большевики вообще проявляли маниакальную озабоченность в отношении своих государственных границ и пограничных районов[871]. Вдоль всех демаркационных линий была устроена 22-километровая пограничная полоса, в которой пограничные войска ОГПУ пользовались чрезвычайно широкими полномочиями[872] для обеспечения повышенного контроля и безопасности в этих особо важных местах. В 1920-х гг. ещё существовали планы сделать области проживания многочисленных национальностей и народностей, имеющих соплеменников по ту сторону границы, образцовыми, дабы пропагандировать советский строй за рубежом. Поэтому они пользовались множеством привилегий[873]. Но такая пропаганда могла бы работать только в случае свободного доступа иностранцев в страну и к её жителям. А поскольку вместе с чужаками на советскую территорию грозили проникнуть «антисоветские» настроения и шпионы, режим контроля постоянно ужесточался[874]. В итоге пограничные районы превратились в «институты изоляции»[875].
В начале 1930-х гг. повышенной бдительности от большевиков потребовала сложная обстановка в Синьцзяне. Напряжённость в этом регионе, неразбериха в вопросах власти и «дырявые» границы создавали идеальные условия для шпионов и прочих «врагов». Большевики были уверены, что за демаркационной линией кишат английские и японские агенты, которые только и ждут удобного случая, чтобы пробраться в советские пограничные районы для совершения диверсий. Кроме того, там до сих пор действовали остатки белых армий российской гражданской войны, да ещё поступали донесения о замыслах создания «великоказахского ханства», которое якобы могло рассчитывать на поддержку англичан. В одном письме председателю Средазбюро Зеленскому, например, говорилось: «Зап[адный] Китай является плацдармом казахской контрреволюции. Помимо этого, на территории Зап[адного] Китая, под усиленным давлением англичан и при их активном содействии, организуются диверсионные банды, которые в момент интервенции должны будут развернуться в большие диверсионные отряды для партизанской борьбы с советской властью на территории Семиречья и Ферганы и отрыва от СССР этих экономически важных районов»[876]. Отдельные участники синьцзянских конфликтов, наоборот, пытались привлечь Советы на свою сторону. Ма Шаою, с конца 1920-х гг. действовавший как самостоятельный военный правитель, уговаривал большевиков помочь ему в захвате власти над всей провинцией людьми и автоматическим оружием, суля взамен предоставить им широкие возможности влияния: «Он прямо заявил: тогда вы получите здесь то, что имеют японцы в Маньчжурии»[877]. Это давало законные основания вмешаться в конфликт.
Нарушители
Переход через границу в Синьцзян представлял собой опасное предприятие. Вдали от официальных и строго контролируемых маршрутов демаркационная линия пролегала в горной местности, непроходимой без опытных проводников. Когда с началом дебаизации в 1928 г. все больше людей стало стремиться покинуть «рабоче-крестьянский рай»[878], связи и структуры контрабандистов и постоянных нарушителей границы приобрели небывалое значение. Именно они вели беженцев через горы и защищали от советских пограничников. Чекисты об этом знали: «В абсолютном своём большинстве все укочевки казахского населения в Китай сопровождаются вооружёнными бандшайками нашего или закордонного формирования»[879]. Эти люди редко руководствовались альтруистическими мотивами. За свои услуги они требовали плату или пользовались случаем для налётов на советские колхозы и сёла и кражи скота[880].
Пограничники не позже весны 1930 г. обратили внимание на «международные» банды как на тяжелейшую проблему: «банды», по их словам, не только нападали на колхозы, отбирая у «мирного населения пограничной полосы» плоды их труда, но и «уводили» местных жителей за границу[881]. Командир Зайсанского погранотряда рассказывал в апреле: «Последние месяцы… знаменуются беспримерными по своему противозаконию и произволу нарушениями границы и
