История Спарты (период архаики и классики) - Лариса Гаврииловна Печатнова
По словам П. Кэртлиджа, «рождение концепции гражданства и окончательное формирование полиса было феноменом десятилетий, лежащих вокруг семисотого года»[649]. И в Спарте именно в этот период предпринимались значительные усилия для консолидации гражданского сословия, в том числе и путем механического удаления тех социальных групп, которые по какой-либо причине не могли быть безболезненно для государства влиты в гражданский коллектив[650]. Тут Спарта двигалась в том же направлении, что и вся остальная Греция. Платон в «Законах», отмечая эту обычную для греческой практики манеру удалять прочь неимущие массы, рекомендует делать это «в высшей степени дружелюбно и смягчать их удаление названием «переселение»» (735 e — 736 a). Это как раз то, что имело место в случае с парфениями.
Одно из самых ранних и лаконичных свидетельств о парфениях принадлежит Аристотелю. Он говорит, что они происходили от «равных», были изобличены в заговоре и отправлены основывать Тарент (Pol. V, 6, 1, 1306 b 29–31). Традиция, дошедшая до Аристотеля, была уже настолько глухой и невнятной, а само имя «парфении» настолько непонятным, что Аристотель даже и не пытается объяснить происхождение самого термина, отстраняясь от него словом «так называемые» (oiJ legovmenoi).
У Страбона мы находим две версии этой истории: одна восходит к Антиоху Сиракузскому, вторая — к Эфору. Вариант Эфора (ap. Strab. VI, p. 279–280) в главных своих чертах совпадает с тем, что конспективно наметил Аристотель. Если убрать в сторону целый ряд деталей в рассказе Эфора, носящих явные следы литературной фикции, то окажется, что парфении в его изложении — это внебрачные дети, которые в большом количестве появились в Спарте во время затянувшейся на 19 лет Первой Мессенской войны. Происхождение их по-своему было безупречным, ибо их отцы и матери были спартанскими гражданами. Однако экономический статус парфениев оказался пониженным — их не допустили к участию в дележе вновь приобретенных в Мессении земель. А судя, например, по отношению к земле Гесиода, для парфениев, его современников, земля также являлась главным предметом их социальных надежд и вожделений. Государственный переворот, задуманный парфениями, Эфор объясняет именно ущербностью их экономического статуса. Юстин также говорит, что основной причиной недовольства парфениев была их бедность (III, 4)[651].
Важная деталь в рассказе Эфора — это поведение спартанской общины в отношении изобличенных заговорщиков. Даже по отношению к руководителям заговора карательные меры не применялись. Такое поведение спартанских властей противоречит известному стереотипу, характерному для классической Спарты. Так, в случае с заговором Кинадона все ядро заговорщиков немедленно было казнено (Xen. Hell. III, 3, 11), а террор в отношении илотов стал чуть ли не национальным спортом. Что касается парфениев, то, по словам Эфора, «лакедемоняне через отцов убедили их удалиться и основать колонию» (ap. Strab. VI, p. 280). Причем в случае неудачи их обещают принять назад и даже выделить часть новых земель в Мессении. Такое отношение государства к заговорщикам, конечно, свидетельствует о гражданском статусе парфениев, и, по-видимому, Аристотель не ошибся, называя их людьми, которые были из числа «равных» (ejk tw’n oJmoivwn ga;r hsan).
Еще один аргумент — это активная помощь государства в основании новой колонии[652].
Выселение происходило по обычным для колонизационной практики греков канонам. Из Дельф был получен оракул, определивший место будущей колонии. Вполне возможно, что дельфийский оракул посоветовал колонистам обосноваться не в Таренте, а в Сатирионе, находящемся в 12 км к юго-востоку от Тарента (Strab. VI, p. 279). Позднее, однако, был захвачен и Тарент. Здесь находилась лучшая гавань в Италии, защищенная с трех сторон морем и хорошо связанная с другими частями Италии. Водворение парфениев в Тарент происходило отнюдь не мирным путем. Местные япиги уже занимали это место, однако, судя по археологическим данным, еще до 700 г. Тарент был очищен от япигов.
И спартанское правительство, и сами колонисты, очевидно, прекрасно сознавали те трудности, с которыми они могут столкнуться в Южной Италии. Поэтому между ними был заключен договор, согласно которому, как пишет Эфор, «если они займут место, которое их удовлетворит, то они останутся там; в противном случае они по возвращении разделят между собой пятую часть Мессении» (ap. Strab. VI, p. 280).
В Киренской «стеле основателей» мы находим тот же самый сюжет — обещание государства в случае неудачи принять колонистов обратно. Он, скорее всего, был введен в текст клятвы как стандартное положение, обязательное для подобного рода документов[653]. Указание же на мораторий в пять лет практически дезавуирует этот традиционный пункт[654]. В «клятве основателей» есть еще один пункт, который свидетельствует о типологической общности вывода колоний в Кирену и Тарент. Речь идет об отсутствии принципа добровольности и о жестких карательных санкциях как по отношению к самим дезертирам, так и к членам их семей. Приведем перевод этого места: «Ежели кто-нибудь, предназначенный городом к отправлению, не захочет отплыть, то пусть он будет предан смерти, а имущество его конфисковано в пользу государства. Укрывающий или не выдающий, будь то отец сына или брат брата, понесет то же наказание, что и не желающий отплыть»[655]. Думается, что спартанская община выталкивала из своей среды парфениев с той же мерой жестокости, что и граждане Феры — своих колонистов в Кирену. Обещание же в случае возвращения предоставить парфениям 1/5 часть мессенской земли является чистой демагогией. Однако эта цифра, если в ней заключается какая-либо историческая реальность, косвенно подтверждает свидетельства Антиоха и Эфора о многочисленности группы парфениев (Strab. VI, p. 278–280).
В разбираемом нами рассказе Эфора есть одна очень важная деталь: у парфениев, оказывается, были союзники — илоты, которые вместе с ними приняли участие в заговоре. По версии Эфора, в числе илотов оказались предатели, которые выдали заговорщиков спартанским властям. В этой истории с илотами важен вот какой момент: Эфор не ставит знака равенства между парфениями и илотами. Во всем тексте Эфора нет ни одной детали, которая свидетельствовала бы о негражданском статусе парфениев.
Рассмотрим теперь вторую версию о происхождении парфениев, которая восходит к Антиоху Сиракузскому, логографу V в., младшему современнику Геродота (ap. Strab. VI, p. 278–279). У современных исследователей степень доверия к Антиоху не очень высока. Его обвиняют в типичном для логографов интересе «ко всякого рода легендам, которые нередко толкуются наивно и неупорядоченно»[656].
Но, с другой стороны, Антиох, скорее всего, добросовестно передает местное предание об основании Тарента в том виде, в каком оно существовало в V в. Само же местное предание во многом представляло собой смесь исторических реалий с рационалистическими догадками.
По-видимому, именно
