Текст Достоевского. Историко-филологические разыскания - Петр Александрович Дружинин

Обретение этой дарительной надписи в 2020 году неминуемо ставит ряд вопросов перед наукой о Достоевском. Прежде всего, почему эта рукопись не была известна ранее, никогда не отмечалась в литературе и не отложилась в составленном А. Г. Достоевской «Музее памяти Ф. М. Достоевского» (в печатном и двух экземплярах рукописного каталога музея отражено только полное издание «1875» без дарительной надписи[337]). Учитывая же то, как бережно относилась Анна Григорьевна к мемориальному наследию супруга, такое умолчание скорее повод для беспокойства текстолога.

Нельзя не заметить также, что синтаксис этой дарительной надписи серьезным образом отличен от канона сохранившихся надписей Достоевского на книгах. Важным противоречием является обращение «Анна»: традиционное обращение Ф. М. Достоевского к супруге, известное по дарительным надписям – «Аня»; даже в письмах писатель сохраняет то же традиционное обращение к супруге «Аня», или «Анька», а единственный раз, называя ее «Анной Григорьевной», писатель это пишет шутливо и потому заключает в кавычки: «До свидания, цалую вас, „милая Анна Григорьевна“. Обними покрепче и погорячее деток, скажи, что так папа велел»[338]. Нетипична локализация: подавляющее большинство сохранившихся дарительных надписей нанесены на обложки или шмуцтитулы (впрочем, последнее не имеет принципиального значения, поскольку все-таки известны и надписи на титульных листах собственных сочинений). И наконец, из всех известных дарительных надписей Достоевского, которые автором начертаны на двухтомных сочинениях (а их в рукописном наследии писателя большинство – 16), автограф всегда поставлен на первой части (томе).

Необъяснимо упоминание в этой дарительной надписи лишь дочери, хотя, если уж упомянута дочь, которой только что исполнилось шесть лет, то почему же был проигнорирован их четырехлетний сын? Ведь известны письма, которые писатель писал в 1875 году своим малолетним «Лиле» и «Феде»[339]. Трудно предположить также, что книга будет подарена супруге почти через год после выхода в свет и через день после случившегося эпилептического припадка[340].

Однако в настоящем случае принципиальны именно книговедческие подробности: в действительности вторая часть «Записок из Мертвого дома» 1875 года не выходила отдельно и не могла быть подарена в отдельности именно потому, что изначально она была одним издательским конволютом с первой частью, под общей обложкой. И невозможно допустить, чтобы Ф. М. Достоевский, почти год спустя после выхода «Записок из Мертвого дома», взял экземпляр, разодрал его на две части и надписал вторую часть любимой жене и дочери.

Итак, наблюдения книговедческого порядка о том, как и когда это издание вышло в свет и как именно издание бытовало – вместе обе части или порознь, – нередко могут быть решающим аргументом в разрешении вопросов подлинности. И на основании приведенных нами сведений можно прийти к выводу, что вновь обретенная дарительная надпись – не более чем литературная мистификация.

4. Миф об авторской пунктуации

Противоборство «архаистов» и «новаторов» в вопросе передачи авторской пунктуации давно присутствует в текстологии Ф. М. Достоевского:

Для Достоевского пунктуация была интонационной и интуитивной. Его знаки препинания являются знаками авторской интонации, авторского ритма. Читать тексты Достоевского по знакам его пунктуации – все равно что по нотам читать партитуру композитора. Эта интонационная партитура постепенно исчезала и исчезла в посмертных изданиях[341].

Думается, что в приведенной цитате фамилию Достоевского можно заменить на фамилию любого другого крупного русского писателя, и смысл ничуть не пострадает, поскольку язык писателя обычно индивидуален, а значит и авторская пунктуация подразумевает не только соблюдение орфографических норм, но и смысловые оттенки текста. Однако одной из претензий, высказанной первому академическому Полному собранию сочинений, было то, что оно не выдерживает критики хотя бы «в силу внешней причины – следования установленным в советское время нормам правописания»[342].

Изучение «Записок из Мертвого дома» в данном контексте представляет определенный интерес. Безусловно, нормирование пунктуации в академическом Полном собрании сочинений порой избыточно, да и в любых других научных изданиях из перечисленных нами выше пунктуация может далеко отстоять от авторской. Одной из причин таких разногласий является то, что и в прижизненных изданиях «Записок из Мертвого дома» пунктуация разнится от издания к изданию.

Приведем фрагмент хорошо знакомого текстологам диалога Ф. М. Достоевского с В. В. Тимофеевой, корректором типографии, где в 1873 году печатался «Дневник писателя»:

Свидания наши в первое время ограничивались только взаимными приветствиями при входе и выходе или краткими замечаниями его мне по поводу той или другой корректурной поправки. Я ссылалась тогда на грамматику, а он раздражительно восклицал:

– У каждого автора свой собственный слог, и потому своя собственная грамматика… Мне нет никакого дела до чужих правил! Я ставлю запятую перед что, где она мне нужна; а где я чувствую, что не надо перед что ставить запятую, там я не хочу, чтобы мне ее ставили!

– Значит, вашу орфографию можно только угадывать, ее знать нельзя, – возражала я, стараясь лучше понять, чего от меня требуют.

– Да! Угадывать. Непременно. Корректор и должен уметь угадывать! – тоном, не допускавшим никаких возражений, сердито сдвигая брови, решал он.

Я умолкала и старалась, насколько умела, угадывать, но внутренно испытывала что-то вроде разочарования. Ни повелительный тон, к которому я совершенно тогда была непривычна, ни брюзгливо-недовольные замечания и раздражительные тревоги по поводу какой-нибудь неправильно поставленной запятой никак не мирились с моим представлением об этом писателе-человеке, писателе-страдальце, писателе-сердцеведе.

Вначале же почти все раздражало его. То – зачем поставили в статье его твердый знак на конце слова однакожъ, когда у него стоит мягкий – однакожь. То – зачем вводное предложение может быть поставлено в запятых, вместо того чтобы – как у французов и в «Русском вестнике» – поставить с черточкой посредине[343].

Примечательно и отношение К. К. Сунгурова, бывшего студента разряда юридических наук юридического факультета[344], который был взят Ф. М. Достоевским на корректорское место, к пунктуации:

Теперь время запятых слава-богу проходит. Конечно всего бы лучше было, если б никаких запятых у нас не было. Было же ведь время, когда мы не знали запятых: взгляните на наши старинные рукописи…[345]

И вряд ли такая орфографическая позиция корректора журнала, притом пользовавшегося доверием писателя, не отражалась на выходивших в свет текстах (даже при том условии, что «читал корректуры вместе с корректорами» М. М. Достоевский[346]). Можно даже допустить особенное