Ночные кошмары: Нарушения сна и как мы с ними живем наяву - Элис Вернон

Похоже, мне удается захватить окончание этих эпизодов – момент, когда объединяются мое спящее и бодрствующее «я». Постепенно до меня доходит, что мое намерение что-то сделать – подготовиться к лекции, надеть туфли и сходить за продуктами, заварить чашку чая для мнимого посетителя – просто бред. Это похоже на мозаику: подбирая кусочек к кусочку, я вдруг осознаю, что сижу в пижаме, уже полночь, семестр закончился, я одна. Пазл сложился, и я в смущении: все понятно, я ходила во сне.

* * *

Лунатизм, или сомнамбулизм, – перемещение и выполнение сложных физических действий во сне. Это может быть как ходьба по комнате, так и приготовление обеда из трех блюд или даже вождение автомобиля. Лунатизм довольно распространен среди детей, но может сохраняться и даже развиваться во взрослом возрасте. Обычно глаза сомнамбулы открыты, но взгляд отрешенный. Если во время приступа человека разбудить, он может прийти в замешательство или испугаться, поэтому лучше говорить с ним спокойно и попытаться вернуть в постель. Чаще всего эпизод проходит без происшествий, однако известны случаи насилия, случайного причинения вреда самому себе и даже убийства, совершенного во сне.

В 1869 г. в Chicago Medical Journal был опубликован отчет профессора Адамса Аллена о странном случае сомнамбулизма. В нем описаны ночные хождения юноши из числа его студентов-медиков, имя которого профессор не указал[9]. Молодой человек страдал лунатизмом. Причиной расстройства, судя по всему, стала травма головы, полученная юношей в 1847 г. после падения с лестницы без перил. Аллен, деливший с юношей жилье, видел, как тот одевался и бродил по окрестностям, а потом возвращался в кровать. Когда профессор рассказывал ему о том, что происходило ночью, студент ничего не мог вспомнить.

Вскоре после того, как у него начались приступы сомнамбулизма, студент получил в наследство старинный – и сильно расстроенный – альт. Аллен описывает своего ученика как человека музыкального и с теплотой вспоминает, как тот решил укротить чудовищно звучащий инструмент. Юноша был настолько тверд в этом решении, что во время прогулок во сне возвращался в комнату, где лежал альт, и играл еще сосредоточеннее, чем днем.

Больше всего в этой истории меня восхищает сердечность, с которой профессор начинает ее описание. Он явно переживает за студента и пишет о случаях лунатизма со смешанным чувством изумления, любопытства и участия. Уверена, большинство из нас разозлились бы, услышав посреди ночи звуки расстроенного альта, но Аллен называет этот опыт «чудесным».

Однако сомнамбулизм едва не заставил студента отказаться от успешной карьеры в медицине. В начале 1860-х гг., посреди зимы, ему было поручено наблюдение за очень больным человеком. Однажды ближе к вечеру он навестил пациента и пообещал вернуться на следующий день и сменить лекарство, если состояние больного не улучшится.

Как и было обещано, наутро он оседлал лошадь и отправился к больному. Удивительно, но мужчина стал выглядеть гораздо лучше. Студент спросил, как и когда началось улучшение, и от ответа пришел в ужас. «Сразу после приема порошков, которые вы дали ночью», – сообщил пациент.

Родственники больного поведали, что студент явился между двумя и тремя часами ночи. Ничего в его поведении, кроме необычного времени визита, семье не показалось странным. Разговор продолжился с того же места, на котором остановились предыдущим вечером: он отменил ранее прописанные лекарства и дал первую дозу новых порошков, которые собирался принести при следующем посещении.

К счастью, студент-лунатик принес то самое лекарство, которое все равно доставил бы утром. Но его охватил ужас: а если бы он принес что-то ядовитое? Если бы на другой день обнаружил пациента мертвым, ведь семья слишком доверяла ему и не поставила под сомнение необычный визит? Что делать, чтобы такого больше не повторилось? Нетрудно понять, почему студент едва не ушел из профессии. Сомнамбулизм способен заставить человека бояться самого себя.

* * *

В доме моих родителей, где я выросла, у верхней ступени лестницы до сих пор есть детский барьер. Дерево местами растрескалось, а маленькая рукоятка защелки расшатана и скрипит. Но по привычке на ночь его закрывают, даже когда меня там нет.

Детский барьер – напоминание о той странной части меня, которая проявилась в детстве. О той «другой “я”», которую мама, сидя за завтраком, увидела рядом с лестничной площадкой. Мама спит чутко, просыпается от малейшего шороха в доме и всегда слышала, как я выхожу из своей комнаты. Она научилась справляться со мной, когда я ходила во сне: говорила тихим голосом, пыталась понять, в какой ситуации я себя представляю, и подыгрывала, чтобы убедить меня вернуться в постель.

Насколько мне известно, самое тяжкое из моих злодеяний – это вырванная из книги страница. Мне было одиннадцать, когда однажды утром я проснулась и обнаружила на ковре комок бумаги. Смутившись, я разгладила его и, к своему ужасу, поняла, что это страница из книги, которую я одолжила у одной из своих сестер. Я не сказала ей об этом и не вернула книгу. Мне до сих пор неловко.

Но если мои проделки с порчей книг не принесли никому вреда, то от серьезных преступлений, совершаемых лунатиками, у ученых и обычной публики вот уже много веков захватывает дух. Как привлечь к ответственности человека, который в момент злодеяния не осознавал, что делает? Как вы, подсудимый, будете защищаться, если даже не знаете, ваших ли это рук дело? Сможете ли вы когда-нибудь примириться с неизвестным преступником внутри себя? Эта мысль приводит меня в ужас. Ночью, когда я с содроганием представляю, как хожу по городу в пижаме, меня гораздо больше беспокоит, что еще я могу натворить. Ходить во сне – значит жить с частью себя, которую вы никогда до конца не узнаете и которой должны «на слово» верить, что она останется в постели и посреди ночи не впадет в нехарактерную для вас ярость.

Во всех книгах и статьях о парасомниях и вообще повсюду я выискиваю информацию о преступлениях, совершенных лунатиками. Ничего не могу с собой поделать. Наверное, я читаю об этом, чтобы лунатик во мне взял на заметку возможные последствия, – я как бы предупреждаю это странное «другое “я”». Мне не наскучивает часами перебирать протоколы заседаний Олд-Бейли[10] в поисках случаев, когда сомнамбул судили за преступления, которые они одновременно совершали и не совершали.

* * *

26 мая 1853 г. жители одной из улиц в районе Гайд-парка были потрясены происшествием с участием предполагаемой сомнамбулы[11]. В семь часов утра тринадцатилетний Фредерик Смит проснулся от того, что служанка приставила к его шее кухонный нож. Сара Минчин, которая была старше его на четыре года, придавив коленями его руки, вдавливала в кожу лезвие.

– Ой, Сара! Сара! – выкрикнул Фредерик.

Сара зажала ему рот ладонью и ничего не ответила.

В доме также проживал Чарльз Кашен, работник бакалейной лавки, принадлежавшей отцу Фредерика. Услышав испуганные крики мальчика, он ворвался в спальню и увидел чудовищную картину: Фредерик, защищая окровавленную шею, сжимал в руках нож, который Кашен без малейшего усилия у него отнял. Сара, так и не издав ни звука, рухнула на пол. На ней была лишь ночная рубашка, «будто она только что встала с постели».

Когда полицейский выносил Сару из дома, глаза у нее были закрыты и, очевидно, она была без сознания, но по дороге в участок очнулась.

Во время судебного разбирательства встал вопрос о сомнамбулизме. Кашен был твердо убежден, что Сара это выдумала, а на самом деле намеревалась убить Фредерика. Вопрос о хождении во сне был задан старшему хирургу больницы Святой Марии, который, похоже, вообще не верил в существование сомнамбулизма и отверг эту версию. Для дачи показаний вызвали мать Сары. Она рассказала, что ее дочь видит плохие сны и «часто кричит во сне», поэтому они спали вместе в одной комнате. Мне же вспомнился детский барьер в родительском доме.

Как выяснилось, до Смитов, у которых она проработала около трех месяцев, Сара служила в двух разных местах – по году в каждом. Такая частая смена мест работы, мест и условий сна ни о чем не сказала присяжным. В итоге девушку признали виновной в нанесении телесных