О воле в природе - Артур Шопенгауэр

что всякое число, помноженное на 9, дает в произведении такое число, сумма цифр которого равна опять или девяти, или числу, кратному девяти, – хотя сам же рассудок и приуготовил себе это чудо в десятичной системе. Физико-теологическое доказательство заставляет бытие мира предшествовать в том или другом рассудке его, мира, реальному бытию, и говорить: если мир целесообразен, то, прежде чем он возник, он должен был существовать в качестве представления. Я же утверждаю в духе Канта: если мир – представление, то он должен казаться нам как нечто целесообразное – а это только в нашем интеллекте и становится возможно.

Из моего учения, несомненно, вытекает то следствие, что каждое существо представляет собою дело своих собственных рук. Природа, никогда не умеющая лгать и наивная, как гений, непосредственно подтверждает то же самое; ведь каждое существо от другого, ему совершенно подобного, возжигает лишь искру жизни и затем на наших глазах делает само себя, заимствуя для этого материал извне, а форму и движение – из самого себя, что́ и зовется ростом и развитием. Таким образом, и эмпирически каждое существо стоит перед нами как свое собственное произведение. Но мы не понимаем языка природы, так как он слишком прост.

Примечания

1 Матсья Пурана (Matsya Purana) описывает происхождение четырех лиц у Брамы подобным же образом; именно, влюбившись в свою дочь Сатаруну, он пристально смотрел на нее, а она, отступая в сторону, избегала его взора; тогда из чувства стыда он не захотел следить за ее движением, вследствие чего у него выросло лицо, направленное в ее сторону; она вновь стала двигаться, и так это продолжалось до тех пор, пока у него не сделалось четыре лица (Asiat. researches, т. 6, стр. 473).

Прибавление к 3-му изданию.

2 Под таким названием я предложил бы присоединить к трем приведенным у Канта доказательствам четвертое – именно, a terrore[73]; на него указывает древнее изречение Петрония: “Primus in orbe Deos fecit timor”[74], критику которого следует видеть в несравненной “Natural history of religion” [75]Юма. Понимаемая в смысле этого доказательства, имеет, пожалуй, свою долю истины и попытка теолога Шлейермахера, выводящая религию из чувства зависимости, – хотя и не ту именно долю, какую представлял себе автор.

3 Уже Сократ подробно излагает его у Ксенофонта (“Memorabilia”[76] I, 4.)

Прибавление к 3-му изданию.

4 Точно так же и mundus intelligibilis не может предшествовать mundo sensibili[77], так как первый только из последнего и получает свой материал. Не какой-либо интеллект создал природу, а природа создала интеллект.

Прибавление к 3-му изданию.

5 Я видел (в зоологическом кабинете, 1860) колибри, у которого клюв по длине равнялся всей птице с головой и хвостом. Нет сомнения, что этот колибри должен был доставать себе пищу из какой-то глубины, хотя бы то была лишь глубокая чашечка цветка (Cuvier, «Leçons d’anatomie comparés»[78], vol. IV, р. 374): без нужды он не стал бы заводиться таким клювом и брать на себя его тяжесть.

Прибавление к 3-му изданию.

6 В предчувствии этой истины Р. Оуэн, рассматривая много экземпляров, частью весьма больших, по величине равных носорогу, ископаемых двуутробных (marsupialia) Австралии, уже в 1842 г. пришел к тому правильному заключению, что одновременно с ними должно было существовать и большое хищное животное; предположение это впоследствии оправдалось; именно, в 1846 г. Оуэн приобрел часть ископаемого черепа какого-то хищного животного величиною со льва, и это животное он назвал “Thylacoleo”, т. е. «двуутробный лев», так как оно в то же время было и двуутробным (marsupiale). (См. Owen: “Lecture at the Government school of mines” в статье “Palaeontology” в “Times”[79] 1860 г., 19 мая).

Прибавление к 3-му изданию.

7 Blumenbach; “De Generis Humani Varietate Nativa”[80]., p. 50. – Земмеринг о негре, стр. 8.

8 Впрочем, низшее место, кажется, присуждено грызунам более из соображений a priori, чем a posteriori, – именно на том основании, что мозговые извилины у них незначительны и выражены слабо, – чему было придано слишком большое значение. У овец и телят извилины многочисленны и глубоки, но что представляет собою их ум? Между тем бобр для своих творческих инстинктов находит в своей интеллигенции большую поддержку; даже кролики обнаруживают значительную степень умственного развития, о чем подробности можно найти в прекрасной книге Леруа “Lettres philosophiques sur l’intelligence des animaux”[81], lettre 3, pag. 49. Мало того: и крысы представляют доказательства совершенно необычной интеллигенции; замечательные примеры этого собраны в “Quarterly review”, № 201, январь-март 1857 г., в специальной статье под заглавием “Rats”[82].

Прибавление к 3-му изданию.

9 И между птицами наиболее умны хищные; вот почему иные из них, именно соколы, в высокой степени поддаются дрессировке.

Прибавление к 3-му изданию.

10 Если негры по преимуществу и в большом числе попали в рабство, то это очевидно является результатом того, что они сравнительно с другими человеческими расами отстали в умственном развитии; это, однако, совсем не оправдывает самого факта.

Прибавление к 3-му изданию.

11 Равным образом и к его неуменью бегать – ведь в беге его превосходят все четвероногие млекопитающие.

Прибавление к 3-му изданию.

12 Вот почему всякая животная форма представляет в наших глазах цельность, единство, совершенство и строго соблюденную во всех частях гармонию, которая до такой степени зиждется на единой основной мысли, что, видя животное даже самой причудливой формы, глубокий наблюдатель в конце концов приходит к убеждению, что оно-то и есть в данном случае единственно правильная и даже возможная и что никакой другой формы, кроме именно этой, здесь и быть не может. В этом и таится глубочайший корень выражения «естественно», когда мы им обозначаем, что нечто само собою разумеется и иначе быть не может. Это единство поразило и Гёте, когда вид морских улиток и крабов в Венеции исторг у него такое восклицание: «Как драгоценно, как дивно все живое! Как соответствует оно своему положению, как много в нем истины, как много в нем бытия!» («Жизнь», т. 4, стр. 223). Поэтому ни один художник не может правильно воспроизвести известную форму, если он в течение многих лет не делал ее предметом своего изучения и не проник в ее дух и смысл; в противном случае его произведение будет иметь такой вид, точно оно склеено из кусочков – будут все отдельные части, но не достанет им соединяющей и скрепляющей связи, души вещи, идеи, которая представляет собою объектность изначального акта воли, проявляющегося в данном виде существ.

Прибавление к 3-му изданию.

13 Великую истину высказал Бруно (“De innumerabilibus, immenso, et infigurabili”, 8, 10). «Для искусства материя