Среди призраков. Рассуждение об эпохе метавселенной и генеративного искусственного интеллекта - Эрик Саден

труда, над которым, пока он совершается, не довлеет дискурс. В этом генеративный принцип привел к решительному перелому, поскольку обусловлен исключительным господством логоса над изображением. Но не так, как, например, библейский сюжет особым образом, принимая текст за основу, подводит к пониманию произведений живописи (притом что особенности и композиция у них у всех будут совершенно разными). В алгоритмических рамках содержание изображения определяет формулировка, стремясь тем самым к ведущей роли, чтобы сделать решающим один лишь фактор языка. В отличие от творческого акта, который никогда не ищет заранее заданного соответствия замысла и условий его воплощения, но приглашает к свободному эксперименту, к исследованию разнообразия путей, которые мы рассматриваем – или рисуем в воображении, – и в какой-то момент подводит к окончательному выбору, чтобы у творения появился законный автор.

Это еще одна причина, исключающая возможность говорить о появлении нового способа изображения, более точной будет иная формулировка: наше желание подчинять себе все и вся ныне распространяется на изображение. Так что уместно назвать этот феномен «психиатрическим моментом» отображения. В том смысле, что внешне окружающая среда мало-помалу перестает обусловливаться случайными обстоятельствами, присущими реальному, – вместо этого ее определяют намерения и команды, сформулированные индивидами или сущностями, либо ее полностью рисует робот. Допустим, цель – «создать» визуальную атмосферу, наиболее благоприятную для работы, – максимально умиротворяющую либо, наоборот, бодрящую – или активно стимулирующую торговлю. Можно представить урок истории в лицее, от начала до конца построенный на промптах и посвященный Древнему Египту или Греции, на котором вместо рассказа учителя и открытых учебников перед нами ученики в шлемах, разгуливающие – под аватарами в искусственно синтезированном пространстве – по воображаемому рынку того времени: они знакомятся с архитектурой, костюмами, товарами, беседуют с горожанами, интересуются их образом жизни и обычаями. Потом можно пообщаться с богачом, представителями власти или самим правителем. Каждый окажется не только «волен» самостоятельно направлять это путешествие, но также, сообразно своему профилю, будет получать алгоритмические подсказки, чтобы устранить те или иные обнаруженные пробелы или обогатить свои знания с учетом выявленных ранее интересов.

Наиболее полное предполагаемое соответствие принимают за эталон в деле просвещения и образования, хотя непонятно, можно ли при таком положении вещей по-прежнему использовать эти понятия, поскольку, помимо прочего, учитель воспринимается как источник шума и носитель безнадежно устаревшего способа действий. Так устроен мир в фантастическом романе Эрнеста Клайна «Первому игроку приготовиться» (Ready Player One), по которому в 2018 году Стивен Спилберг снял одноименный фильм: в нем показана система образования, доступная исключительно онлайн, адаптированная под каждого ученика и требующая гораздо меньше бюджетных средств[106]. Подразумевается, что такое решение в конечном счете применимо ко многим другим государственным и частным службам. Не случайно – и теперь уже отнюдь не только в книге, вышедшей в свет в 2011 году, но и на фоне нынешнего пересечения метавселенных и вариантов генеративного искусственного интеллекта – мы наблюдаем не просто возникновение параллельного мира, это мир, который мы всеми силами будем стараться избавить от изъянов и переустроить, чтобы он предлагал одни лишь гиперперсонализированные связи, создавал почву для минимизации расходов, а также для обнаружения новых широчайших перспектив извлечения прибыли.

Мы также имеем дело с масштабным появлением общедоступных средств создания образов – как, например, разработки, предложенные компанией Midjourney или сетью DALL-E. Сталинская эпоха, современные диктатуры – иллюзия, намеренно вводящая в обман, принимает самый изощренный вид на потребу любому желающему, и тут мы едва ли можем представить серьезность последствий как для нашей психики, так и для общества. Складывается среда, изобилующая fake pictures[107] и текстами, сгенерированными с помощью алгоритмов, искусственных приемов и непозволительных софизмов, чтобы каждый внутри нее из кожи вон лез, привлекая на свою сторону массы, почти всегда испытывающие разочарование, злость, а то и глубочайшую ненависть. Воцаряется всеобщий принцип неотличимости, и скоро найдется индустрия, которая еще сильнее раздует психопатический вихрь – придумает решения для искусственного интеллекта, чтобы проверять тексты и изображения: не создал ли их другой искусственный интеллект! Принцип неотличимости, который скоро охватит все вокруг, не только не считается с нашими способами восприятия, но и способствует стиранию общих ориентиров, – а значит, рушится то, что служит непосредственным фундаментом общества.

Мы проживаем тревожный, смутный момент, когда императив рационализации и утилитаристский дух, торжество которых продолжалось со времен промышленной революции, а в послевоенное время стало только заметнее, получают символическую форму. Между тем поэзия – главное подтверждение тому, что мы не чужды возвышенного и порой отходим от языка, который принято считать чистым средством коммуникации или, вторя словам Малларме, «простой разменной монетой»[108]. Да и живопись – занятие совершенно свободное, и тому полно примеров: взять Караваджо, который вопреки устоявшимся правилам переносит религиозные сюжеты в прозаический антураж или изображает широкие черные плоскости на фоне невероятной игры светотени. В общем, там, где искусство во всех своих формах оживляет сугубо человеческую способность подходить к реальному и к материалам субъективно и каждый раз по-новому, генеративный искусственный интеллект неизбежно опирается на строго схематизированную, инструментальную связь с языком и изображением.

При виде немыслимого святотатства, совершенного против культуры, Стефан Малларме и его выдающийся последователь Поль Валери – автор статьи «Кризис духа»[109] – либо упали бы замертво, либо, напротив, призвали бы пресечь посягательства и еще больше поэтизировать – и политизировать – нашу жизнь. Это значит ни за что не отказываться от способностей, которые в нас заложены, радоваться, когда, приложив усилия, можно неповторимым образом их проявить и по мере возможностей обогатить тем самым ближних. В этом жизнеспособность нашего интеллекта, наших чувств, отношений с другими, иначе говоря – нравственного здоровья, индивидуального и коллективного. Потому и следует во всеуслышание заявить, что те, кто увлеченно трудится над совершенствованием описанных систем, кто с невероятной самоуверенностью утверждает, будто они «побуждают нас быть требовательнее к себе», в большинстве случаев подчиняясь техно-позитивной идеологии, ставшей совсем безумной, и заботясь лишь о собственных интересах, на самом деле вешают нам лапшу на уши, они преступники по отношению к человеку. По отношению к нашему достоинству, целостности, творческому началу, которые мы должны защищать и поддерживать – всем своим существом, вопреки всему, пока не поздно.

Глава III. Другой призрак

1. Новая экономика отношений

Функциональные связи

Когда люди разлучены, письмо выражает желание не терять связь. Адресовано ли оно любимому человеку, родственнику или близкому, в нем – частица «я», скрытая, но ощутимая, ведь кто-то потрудился его написать, – тем более