Гносеологические аспекты философских проблем языкознания - Владимир Зиновьевич Панфилов

В этой связи и выявляется несостоятельность концепции Л. Леви-Брюля, поскольку, говоря о нарушении формально-логических законов мышления первобытным человеком, он имеет в виду не сложившуюся у него систему понятий, а лишь систему понятий современного человека, более адекватно отразившую объективную действительность. Однако он не учитывает, что субъективно процесс мышления самого первобытного человека в этих случаях может происходить в полном соответствии с формально-логическими законами мышления, и лишь если исходить из системы понятий современного человека, можно говорить о том, что эти законы мышления нарушаются первобытным человеком. Иначе говоря, неразличение субъективного и объективного критерия нарушения законов мышления и явилось причиной ошибочной концепции Леви-Брюля о том, что мышление первобытного человека якобы не подчиняется формально-логическим законам[204].

Вместе с тем нельзя принять и концепцию К. Леви-Стросса, который по существу снимает вопрос о каких-либо качественных различиях мышления «первобытных» людей и мышления современного человека, а тем самым и вопрос о качественном развитии человеческого мышления в его филогенезе[205]. Так, если, по-видимому, можно говорить об общности форм и категорий для мышления всех современных людей, т.е. как цивилизованных, так и «первобытных» людей, то степень развития этих форм и категорий мышления оказывается у них различной. Если обратиться, например, к категории количества, которую Гегель определял как снятое качество[206], то языковые данные позволяют наметить ряд этапов в ее развитии, наблюдаемых у «первобытных» и цивилизованных народов и представляющих собой как бы различные степени или ступени снятия качества (см. подробнее гл. V).

Есть основания говорить также, что такая форма мышления, как суждение, свойственная мышлению всех современных народов, по степени своего развития, по существующим ее разновидностям не может рассматриваться как одинаковая у всех них. Так, развитие форм сложного предложения, отмечаемое многими исследователями для ряда языков[207], несомненно, свидетельствует об обогащении форм выражаемого посредством этих предложений суждения, а также умозаключения. Далее, в некоторых языках отрицательные и бесконечные суждения типа Это не есть человек и Это есть не человек передаются одним и тем же предложением. Так, в нивхском языке оба эти суждения будут выражаться одним и тем же предложением hыд′ н′ивх hадох q′ауд′. То же самое явление наблюдается в кабардинском и адыгейском языках.

Языковые данные дают основание говорить о существенном историческом изменении содержания и объема языковой категории модальности, из чего следует, что и модальная характеристика суждения как формы мышления за соответствующий период также испытала существенные изменения.

В некоторых языках глагольное сказуемое исторически включало вначале слово со значением ‘вещь’, ‘нечто’, ‘что-то’ или ‘некто’, ‘кто-то’, затем местоименный показатель, и лишь в дальнейшем обозначение действия как признака не осложнялось такого рода субстантивными показателями, т.е. выступало как атрибут. Это дает основание предполагать, что форма выражаемого здесь суждения развивалась от чисто объемного соотношения логических субъекта и предиката – включения логического S как класса в более широкий класс, обозначаемый логическим P, – к атрибутивному соотношению логических S и P, когда логический P приписывается логическому S как его признак[208]. Такой путь развития глагольного сказуемого прослеживается Н.А. Баскаковым в тюркских языках[209].

Аналогичным образом в нивхском языке до настоящего времени наиболее употребительна в функции сказуемого глагольная форма на -д′. Она обладает рядом именных черт: суффиксом -д′ оформляются указательные местоимения, глаголы в этой форме легко субстантивируются и только в данной форме они получают суффикс мн. числа -ку ~ -γу ~ -гу ~ -ху, который это же значение выражает у имен существительных, а также местоимений. Есть основание предполагать также, что сам суффикс -д′ именного происхождения.

Однако те изменения в степени развития некоторых форм и категорий мышления, о которых можно судить на основании этнографических и лингвистических данных, имея в виду «первобытные» и цивилизованные народы, или историческое развитие мышления носителей какого-либо языка, восстанавливаемое лингвистами по тем данным, которые дает его история, и охватывающее в лучшем случае период в несколько тысячелетий, не нарушают единства типа мышления, а проявления такого рода изменений в языке, очевидно, не могут привести к переходу от одного типологического состояния языка к другому.

К числу универсалий, обусловленных функцией языка как средства осуществления и существования абстрактного, обобщенного мышления, могут быть отнесены наличие слова и предложения как языковых единиц, присущих всем языкам мира. Их наличие во всех языках мира связано с тем, что понятие и суждение являются формами мышления, свойственными всему человечеству.

Одна из основных задач типологических исследований языков – выявление таких языковых универсалий, различные способы реализации которых в конкретных языках могут послужить основанием для типологической классификации языков.

Для типологической характеристики и классификации языков в некоторых теориях использовались различия в структуре слова, в других же теориях в этих же целях использовались различия в структуре предложения. Выявление соотношения различных типологических признаков, их значимости для характеристики структуры языка в целом также является одним из условий осуществления типологической классификации языков.

Возникает вопрос, какое соотношение существует между структурой слова и структурой предложения как двумя различными типологическими признаками языков. В целях типологической характеристики языков представляется достаточным использовать два признака структуры слова[210]: технику, способ объединения в составе слова его конституирующих морфем и степень синтетизма, т.е. то, в какой мере различные грамматические значения выражаются в составе самого слова или вне его. Выделяя далее агглютинацию и флексию с ее двумя разновидностями, т.е. фузионной и внутренней как два основных способа соединения морфем в составе слова, а аналитизм, синтетизм и полисинтетизм как три степени синтетизма, можно характеризовать языки в зависимости от того, какой признак из каждой этой группы является для них ведущим. В зависимости от этого тот или иной язык будет определяться как

· или аналитическо-агглютинативный,

· или аналитическо-флективный,

· или синтетическо-агглютинативный,

· или синтетическо-флективный,

· или полисинтетическо-агглютинативный

· или, наконец, как полисинтетическо-флективный.

В особый языковый тип нередко выделяются инкорпорирующие языки, к которым относят некоторые палеоазиатские (чукотский, корякский, алюторский и керекский) и индейские языки. Инкорпорирование есть общее (суффиксальное или префиксально-суффиксальное) оформление синтаксической группы (определения и определяемого, дополнения и сказуемого, обстоятельства и сказуемого), в пределах которой зависимый член (или члены) выступает в форме основы, сохраняя свое лексическое и общеграмматическое значение, а также возможность синтаксических связей со словами вне этой синтаксической группы[211]. Зависимые компоненты образуемого таким образом инкорпорированного комплекса могут получать и самостоятельное морфологическое оформление, т.е. выступать вне этого комплекса, оставаясь зависимым членом синтаксической группы.

Инкорпорирование есть лишь один из видов группового аффиксального оформления синтаксической группы. В языках синтетическо-агглютинативного типа встречаются и такие