Гносеологические аспекты философских проблем языкознания - Владимир Зиновьевич Панфилов
«Тот факт, – утверждает Л. Витгенштейн, – что мир есть мой мир, проявляется в том, что границы языка (единственного языка, который понимаю я) означают границы моего мира»[31].
Далее, если вначале Л. Витгенштейн исходил из того, что язык так или иначе отражает действительность, то в последующем основным тезисом лингвистической философии становится противоположное утверждение о том, что язык вообще не отражает действительность[32].
Гипотеза Сепира – Уорфа была подвергнута критике и в том числе в американской лингвистике[33]. Вместе с тем она получила поддержку, и после смерти Б. Уорфа (1941) были предприняты попытки ее дальнейшего обоснования и развития. Д. Хаймс, принимая принцип лингвистической относительности Б. Уорфа, дополнил его принципом функциональной относительности языков, согласно которому между языками существует различие в характере их коммуникативных функций[34]. Однако если Б. Уорф полагал, что языковые различия являются причиной различий в мировоззрении, культуре и характере мышления носителей соответствующих языков, то Д. Хаймс считал, что различия в использовании языка обусловлены социальными факторами и в том числе отношением носителей языка к его использованию. Другой американский социолингвист У. Брайт предпринял попытку установить корреляцию между социальной дифференциацией языка и структурными, и функциональными различиями его социальных подразделений. Рассматривая в этой связи семантические различия кастовых диалектов (брахманского и небрахманского) тамильского языка, У. Брайт пытался увязать их с различием «познавательной ориентации» носителей данных диалектов[35]. Гипотеза Сепира – Уорфа получила довольно широкий резонанс и вне лингвистики. Характерно в этом отношении следующее высказывание писателя Бернара Дадье (Берег Слоновой Кости):
«Как известно, – пишет он, – языки стремятся воссоздать структуру чувственного мира. Как все социальные явления, они представляют собой попытку человека упорядочить хаос, внести порядок в беспорядок восприятия, придать форму бесформенному. Но каждый язык делает это по-своему, разными путями приходя к одинаковым результатам. Когда два языка вступают в контакт и как бы соперничают в одном индивиде, то это означает, в сущности, что в контакт и конфликт приходят два видения мира… Здесь есть все основания полагать, что переход от одного языка к другому может вызвать в мышлении глубокие потрясения»[36].
Более того, по мнению Б. Дадье, остается открытым вопрос о том, что
«каждый язык является носителем самостоятельной системы мышления»[37].
Гипотеза Сепира – Уорфа как научно достоверная теория пропагандируется и на страницах научно-популярных изданий[38]. Хотя и не столь широкое распространение получила также концепция Л. Вайсгербера и других представителей европейского неогумбольдтианства. «Живучесть» американского и европейского неогумбольдтианства объясняется рядом причин.
· Во-первых, пока еще не существует достаточно разработанной теории, которая бы на большом фактическом материале с привлечением широкого круга самых различных языков показала, в какой мере язык оказывает обратное воздействие на мышление, что, несомненно, имеет место.
· Во-вторых, неогумбольдтианство в языкознании представляет собой лишь одно из проявлений позитивистских тенденций, в той или иной мере свойственной различным отраслям науки в капиталистических странах.
· Наконец, неогумбольдтианство в языкознании, а также указанные выше направления в семиотике, имея в качестве своей философской базы неопозитивизм, в свою очередь используются в качестве специального научного обоснования философии неопозитивизма, в связи с чем эти направления в языкознании и семиотике получили и получают поддержку и широко используются представителями неопозитивистской философии.
«Генезис и эволюцию гипотезы Сепира – Уорфа, – как справедливо писал в этой связи Г.А. Брутян, – нельзя понять вне связи с неопозитивистской концепцией языка. Философское кредо Уорфа, в работах которого эта гипотеза нашла свое логическое завершение, фактически созвучно трудам таких неопозитивистов, как Л. Витгенштейн, А. Кожибский и др. В то же время сама гипотеза Сепира – Уорфа не могла не способствовать распространению тех философских концепций языка, которые именно в языке усматривают первопричину если не всех, то многих общественных явлений внелингвистического характера»[39].
Вместе с тем, оценивая научное значение концепции, развиваемой в неогумбольдтианском языкознании, было бы неправильно не учитывать, что существуют некоторые реальные факты в области соотношения языка, мышления, познания и культуры, которые привели к ее возникновению, и что ошибка представителей этой концепции заключается в том, что значение указанных фактов было ими абсолютизировано. Уместно в этой связи напомнить следующее высказывание В.И. Ленина о гносеологических корнях идеализма:
«Философский идеализм есть только чепуха с точки зрения материализма грубого, простого, метафизичного. Наоборот, с точки зрения диалектического материализма философский идеализм есть одностороннее, преувеличенное, überschwengliches (Dietzgen) развитие (раздувание, распухание) одной из черточек, сторон, граней познания в абсолют, оторванный от материи, от природы, обожествленный… Познание человека не есть (respective не идет по) прямая линия, а кривая линия, бесконечно приближающаяся к ряду кругов, к спирали. Любой отрывок, обломок, кусочек этой кривой линии может быть превращен (односторонне превращен) в самостоятельную, целую, прямую линию, которая (если за деревьями не видеть леса) ведет тогда в болото, в поповщину (где ее закрепляет классовый интерес господствующих классов). Прямолинейность и односторонность, деревянность и окостенелость, субъективизм и субъективная слепота voilà гносеологические корни идеализма»[40].
§ 2. О влиянии языка на мышление, познание и культуру
Язык действительно оказывает известное влияние на мышление и познавательную деятельность человека.
· Во-первых, язык обеспечивает саму возможность специфически человеческого, т.е. абстрактного, обобщенного мышления и познания.
· Во-вторых, в языке в той или иной мере фиксируются результаты предшествующих этапов познания действительности (в значениях слов, в его грамматических категориях и т.п.).
Очевидно, что предшествующий уровень познания действительности, в определенной степени зафиксированный в языке, не может не оказывать известного влияния на последующие этапы познавательной деятельности человека, на сам подход познающего субъекта к объектам действительности, в частности, в связи с категоризацией мира в языке. Поэтому можно говорить о своего рода языковой апперцепции, проявляющейся в той активной роли, которую язык играет в познании.
