Гносеологические аспекты философских проблем языкознания - Владимир Зиновьевич Панфилов
«Восприятие всегда в той или иной степени дополняется и опосредствуется имеющимися знаниями, прошлым опытом. В силу этого человек и воспринимает действующие на него раздражители как определенные предметы действительности: деревья, дома, других людей и т.д. Вне опоры на прошлый опыт восприятие чего бы то ни было как определенного предмета или явления действительности было бы невозможно. То, что никак не связано с прежним опытом, с уже полученными знаниями, воспринимается как нечто неопределенное, как что-то, чего нельзя отнести к определенной категории предметов»[41].
Человеческое познание в целом не является пассивным, зеркальным отражением объективной действительности. Оно имеет активный характер и происходит в процессе взаимодействия человека и среды. На уровне чувственного познания его активность, в частности, проявляется в таком свойстве восприятия, как константность восприятия величины, формы и цвета предмета, когда, например, субъективно предмет воспринимается как один и тот же по своей величине, хотя он находится на различных расстояниях от человека и его изображение на сетчатке глаза не может вследствие этого не иметь различной величины.
Диалектический характер абстрактного, обобщенного познания действительности заключается, в частности, в том, что в процессе адекватного отражения действительности человеческое мышление на каких-то этапах познания должно абстрагироваться от всей сложности познаваемых объектов, рассматривать их только в некоторых свойствах, непрерывные процессы и явления рассматривать как дискретные и т.п., т.е. как бы конструировать некие идеальные объекты, абсолютизируя отдельные объективно существующие свойства объектов.
В.И. Ленин, указывая на эти моменты субъективности человеческого познания, писал:
«Мы не можем представить, выразить, смерить, изобразить движения, не прервав непрерывного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив живого. Изображение движения мыслью есть всегда огрубление, омертвление, – и не только мыслью, но и ощущением, и не только движения, но и всякого понятия.
И в этом суть диалектики. Эту-то суть и выражает формула: единство, тождество противоположностей»[42].
В.И. Ленин подчеркивал также, что человеческому познанию свойствен активный характер.
«Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (= понятия) с нее, – писал он, – не есть простой, непосредственный, зеркально-мертвый акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлета фантазии от жизни; мало того: возможность превращения (и притом незаметного, несознаваемого человеком превращения) абстрактного понятия, идеи в фантазию (in letzter Instanz = бога). Ибо и в самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее („стол“ вообще) есть известный кусочек фантазии»[43].
В частности, для человеческого мышления на определенных этапах познания оказывается необходимым рассматривать свойства предметов или действия как самостоятельно существующие предметы, что является причиной таких языковых явлений, как субстантивация, конверсия или образование посредством особых морфем абстрактных существительных типа русских краснота и т.п. Именно в связи с этим в языке существуют такие общеграмматические значения, как предметность или действие, под которые подводятся соответственно не только реально существующие предметы типа стол и т.п. или реальные действия типа бежать и т.п., но и качества (ср. краснота), действия (ср. писание, бег) или состояния (ср. находиться) и т.п.
Таким образом, в языке, в языковых средствах фиксируются моменты субъективности процесса человеческого познания. Исследование этих аспектов языка, несомненно, имеет весьма существенное значение для выявления закономерностей человеческого познания, а также его исторического развития. Нельзя не учитывать здесь также и того, что в том диалектически противоречивом единстве, которое образуют язык и мышление, при определяющей роли мышления язык представляет собой относительно самостоятельное явление[44], обладающее некоторыми внутренними законами своей организации и развития. По указанным причинам язык, действительно, не может не оказывать известного обратного влияния на мышление и познавательную деятельность человека. Приведем один пример. Есть языки с конкретным счетом: при счете различных предметов (длинных, круглых предметов, людей и т.п.) в них употребляются различные числительные, которые, следовательно, указывают не только на количество исчисляемых предметов, но и на их качественную характеристику. Анализ показывает, что такого рода числительные состоят из собственно количественных обозначений, общих для всех соответствующих числительных, и вторых компонентов, которыми они и отличаются друг от друга. Такого рода конкретные числительные возникли в результате перерастания в сложные слова словосочетаний, образованных из уже ранее возникших абстрактных количественных обозначений и названий предметов счета (см. подробнее ниже, гл. 5 § 8.). Возникнув по внутренним законам развития самого языка, такие конкретные числительные, очевидно, не могут не оказывать известного влияния на сам характер количественных представлений носителей соответствующих языков. Однако в неогумбольдтианстве, а также в общей семантике, лингвистической философии и примыкающих к ним направлениях семиотики это обратное влияние языка на мышление и человеческое познание абсолютизируется, чрезмерно преувеличивается, почему эти теории и оказываются несостоятельными.
Если гносеологическим истоком предшествующих направлений идеалистической философии является абсолютизация активности человеческого сознания, мышления, в силу чего сознание, идеальное превращается в них в самостоятельную сущность, в субстанцию, то в неогумбольдтианстве, как и в смыкающихся с ним направлениях неопозитивизма и экзистенциализма, в результате абсолютизации активной роли языка в процессе познания, абсолютизации роли языковой апперцепции в такую самостоятельную сущность, в единственно данную человеку реальность превращается язык. В конечном счете в обоих случаях это происходит потому, что не учитывается роль практики, практической деятельности человека как источника, движущей силы и критерия истинности человеческого познания. Практика, впервые включенная в материалистическую теорию познания на марксистско-ленинском этапе ее развития, рассматривается в ней как чувственно-материальная деятельность, направленная на изменение форм объективной реальности, будь то природной или социальной[45]. В.И. Ленин писал, что
«…вся человеческая практика должна войти в полное „определение“ предмета и как критерий истины и как практический определитель связи предмета с тем, что нужно человеку»[46].
Практическая деятельность людей, в конечном счете служащая целям удовлетворения их потребностей, определяет направления познавательной деятельности человеческого мышления, выбор объектов познания. Различие в материальных и духовных потребностях, существующее между носителями различных языков, не может не привести поэтому и к известному различию между сферами значений, зафиксированных в соответствующих языках (принцип избирательности).
Зависимость, производность идеального и в том числе языковых значений от материального, от объективной действительности также проявляется в практической деятельности людей. Практика, понимаемая как общественно-историческая деятельность человеческих коллективов, выступает как критерий истинности человеческого познания, в ее ходе выявляется, соответствуют ли объективной действительности и в какой мере результаты познавательной деятельности человеческого
