Гносеологические аспекты философских проблем языкознания - Владимир Зиновьевич Панфилов
В противоположность суффиксальному способу выражения множественности удвоение основы существительного используется только для выражения дистрибутивного типа множества и притом в таких случаях, когда подчеркивается подразделенность того или другого множества на отдельные его члены в пространственном или временном отношении, т.е. когда сообщается не столько о факте существования данной совокупности предметов, сколько о тех единичных предметах, которые ее образуют, так, ср:
1) Н′ытык н′ивγн′ивх к′рыγрыд′ ‘Мой отец работал на людей, (служил, обслуживал людей)’ (имеется в виду: сначала на одного, затем на другого и т.д.);
2) Н′ытык н′ивγгу к′рыγрыд′ ‘Мой отец работал на людей’ (имеется в виду: одновременно на несколько человек).
Дистрибутивный характер множества, выражаемого путем удвоения основы существительного, очевиден в особенности в тех случаях, когда существительному в форме, образованной путем удвоения, в русском языке соответствует сочетание определительного местоимения «каждый» с соответствующим именем существительным. Примеры:
1) Иф уркурк чонынд′ ‘Он каждую ночь ловит рыбу’ (уркурк ‘каждую ночь’);
2) Иф ан′ан′ п′рыфрыд′ ‘Он приезжает каждый год’ (ан′ан′ ‘каждый год’; п′рыфрыд′ ‘приезжает’ в форме вида многократности действия, также образованной путем удвоения основы глагола п′ры-д′ ‘прибывать’, ‘приезжать’, ‘приходить’).
Возможны случаи, когда множественное число существительного выражается сразу двумя способами – удвоением основы существительного и присоединением суффикса множественного числа. Например: Иф н′ивγн′ ивγгу к′эзк′эзд′ ‘Он говорил людям’ (н′ивх ‘человек’, -гу суффикс мн. числа; к′эзк′эзд′ ‘говорил’ в форме вида многократности действия, образованной путем удвоения основы глагола).
II. Вторым значением формы множественного числа, также широко представленным в языках разных типов, является значение собирательного множества, или значение собирательности. Форма множественного числа есть лишь один из способов выражения этого значения. Оно может выражаться также формой единственного числа существительных и особыми грамматическими формами существительных (ср. рус. тряпка – тряпки – тряпьё и им под.). Кроме того, существует еще лексический способ выражения собирательности, когда само лексическое значение слова включает это значение как один из своих компонентов (ср. рус. толпа, стадо, народ и т.п.). Как при грамматическом, так и при лексическом выражении собирательности существительное обозначает какую-либо совокупность предметов как единство, качественная определенность которого не сводится к качественной определенности его образующих объектов. Следовательно, в отличие от дистрибутивного типа множества, которое не обладает какой-либо качественной определенностью, отличной от качественной определенности каждого из его членов и формой выражения которого в ее противопоставлении форме единственного числа фиксируется лишь различие в количестве (больше, чем один предмет данного рода – один предмет данного рода), собирательный тип множества по существу имеет иную предметность, чем соотносимая с ним единичность. Таким образом, в тех языках, где имеются особые формы выражения собирательности наряду с формами выражения единичности и дистрибутивного множества, они противопоставляются этим последним в словообразовательном плане.
О. Есперсен отмечал, что
«собирательность в логическом отношении, с одной стороны, есть единичность, а с другой – множественность»[577].
Действительно, в логике на основании различий в количестве предметов, мыслимых посредством понятий, выделяются понятия общие, единичные и собирательные[578] или, что кажется более правильным, – общие и единичные понятия индивидов и единичные понятия собирательных единств, или, иначе, собирательные понятия[579]. При этом дается следующее определение последних:
«Так называются единичные понятия, предмет которых мыслится не просто как индивидуальный предмет, а как такой, который состоит из определенной совокупности предметов, образующей некоторое определенное единство… Особенность единичных понятий собирательных единств состоит в следующем: все, что может утверждаться о предметах этих понятии, утверждается не относительно каждого в отдельности предмета, который составляет элемент единства, но только об этом единстве как целом»[580].
Говоря о тех признаках, которые сближают собирательные понятия, с одной стороны, с общими понятиями, а с другой, – с единичными, В.Ф. Асмус пишет:
«Собирательные понятия соединяют в себе свойства общих и единичных понятий. Так же как общие понятия, они охватывают или представляют целый класс предметов. Так же как посредством единичных понятий, посредством собирательных понятий мыслится некий единый предмет. Однако мыслимый посредством них единый предмет существует в качестве единого только для мысли. В действительности единство его складывается из множества, причем реально существует – в качестве предмета – именно множество, а не единство»[581].
Различие между дистрибутивным и собирательным множеством заключается также в том, что первое из них в принципе есть множество неопределенное, незавершенное, а второе – множество определенное, законченное. Как справедливо отмечал Д.В. Бубрих,
«…собирательное имя обозначает некоторую совокупность как более или менее законченную, чего нельзя сказать о множественном числе имени»[582].
По мнению А.А. Реформатского,
«с точки зрения соотношения языка и мышления – это один из самых загадочных парадоксов: как же множественное передается через единственное?»[583].
Отмеченная выше близость собирательных понятий, с одной стороны, к общим понятиям, а с другой стороны, к единичным понятиям объясняет этот «парадокс», как и тот факт, что собирательное множество может выражаться как специфическими для него грамматическими формами типа русского студенчество, так и грамматическими формами единственного и множественного числа существительных.
Двойственная природа собирательных понятий объясняет также и тот факт, что существительному с лексическим или грамматическим собирательным значением свойственна противоречивая грамматическая природа. О. Есперсен писал по этому поводу следующее:
«Двусторонность имен собирательных проявляется и в их грамматических особенностях; они представляют собой единства и как таковые могут употребляться не только с предшествующим a или one, но и в форме множественного числа, как другие исчисляемые существительные: two flocs ‘два стада’, many nations ‘много наций’ и т.п. С другой стороны, они обозначают множественность, а поэтому могут сочетаться с глаголом и предикативом во множественном числе (My family are early risers; La plupart disent; также и во многих других языках) и соотноситься с таким местоимением, как they ‘они’… Иногда имя собирательное может обнаруживать обе стороны в одном и том же предложении: This (ед.) family are (мн.) unanimous in condemning him. И в этом не следует усматривать ничего нелогичного или „антиграмматического“ (как это представляется Суиту; см. „New English Grammar“, § 116). Это лишь естественное следствие двойственной природы таких слов»[584].
Употребление сказуемого во множественном числе при подлежащем, выраженном существительным с лексическим значением собирательности, отмечается, например, также в древнерусском языке: Дружина моя сему смѣятися начнуть (Лавр. летоп. под 965 г.); Чюдъ дата плеща (Новогор. летоп. под 1242 г.)[585]. При этом в первом примере местоименное определение к подлежащему, выраженному собирательным существительным дружина, дается в отличие от сказуемого не во множественном, а в единственном числе.
Языковое