Дети разведенных родителей: Между травмой и надеждой - Гельмут Фигдор
Можно предположить, что опасность семейных кризисов и тесно связанных с ними кризисов развития ребенка существует только при рождении первенца. Однако это не так. Рождение второго, третьего, а то и четвертого ребенка тоже способно нанести браку непоправимый ущерб и со временем привести к разводу, а на этапе кризиса брака – стать причиной нарушения ранних объектных отношений у детей. Почти во всех случаях, изученных нами, рождению ребенка предшествовали серьезные конфликты. Сознательно или подсознательно родители ждали, что младенец укрепит брак. Роль спасителя, между тем, не по силам ни одному ребенку: ведь она предполагает, что он должен был быть в состоянии доставить родителям столько радости, чтобы они забыли о своих проблемах. Действующий брак часто терпит неудачу из-за рождения желанного ребенка, а ребенок, зачатый не ради него самого, а чтобы «укрепить семью», часто становится бременем для уже проблемного супружества[59].
Ранний опыт ребенка не только определяет его будущее, но, как говорилось выше, составляет основу его развития. Благодаря опыту вырабатываются определенные ожидания по отношению к жизни, кроме того, он дает ряд примеров переживаний и реакций, которые будут использоваться в кризисных ситуациях в будущем (вспомним Пиаже). Дети, чей ранний опыт объектных отношений обременен сильными конфликтами, дети, у которых есть проблемы с базовым доверием, склонны бояться потерять любовь, быть наказанными за «плохие» фантазии и поступки. Такие дети склонны к депрессиям, у них, как правило, бывает дефицит любопытства. Если такие дети сталкиваются с горьким опытом развода родителей, им сложно справиться со стрессом. К типичным психологическим реакциям детей при разводе родителей относятся, как мы уже видели (см. главу 1), страх перед потерей объекта и наказанием, обида и гнев. Эти чувства особенно интенсивны у детей с ранними нарушениями отношения к объекту, поскольку текущее событие активирует ранние травматические переживания. Таким детям не хватает уверенности и мужества, чтобы вступить в будущее, ожидая, что оно будет хорошим, – а это могло бы сделать потерю более терпимой.
Трагедия в том, что большинство детей, чьи родители развелись в первые пять-шесть лет их жизни, уязвимы. Столь невыгодное положение объясняется не только конфликтами первого года жизни: кризисы и неразрешенные объективные конфликты любого этапа ребенок забирает с собой в следующий этап. Это усугубляет ситуацию.
Это, как и другие выводы из следующих глав, проливает новый свет на «реакции развода», а также на психогигиеническую важность развода для детей. Похоже, дело в том, что часть драматических психологических процессов, которые инициируют окончательное отделение родителей и детей, обусловлена не только поводом для развода, но и конфликтной семейной системой (до развода), что могло повлиять на психологическое развитие ребенка на протяжении особенно чувствительного и важного периода времени, что осталось незамеченным окружающими. Как и другие важные события в жизни (работа, потеря партнера, рождение ребенка и т. п.), развод и его последствия в определенной мере являются лишь поводом проверить психическую стабильность детей и связанное с ней ментальное прошлое, из чего следует, что в симптомах развода проявляются ранние нарушения развития.
Всесторонне обсуждать вопрос родителей «Должны мы оставаться вместе из-за детей или нам следует развестись?» еще рано. Простой вывод, который часто встречается в специальной литературе, – развод тем обременительнее для детей, чем они младше, поэтому надо дождаться достижения ими школьного возраста – сомнителен и слишком упрощает ситуацию. Иногда такое промедление создает проблемы, которых лучше избегать. Следующие разделы позволят лучше понять связь между реакцией на развод и историей детей до развода.
Глава 5
Ранняя триангуляция и процесс индивидуализации
5.1. Значение ранней триангуляции
Вспомним еще раз об «отчуждении» Михи, которое говорило о том, что совокупность приятных и в то же время порой неприятных переживаний он интегрировал в представление об одном человеке – матери. Дети могут видеть ту же реакцию, если их отец не появляется долгое время. (Время первого отчуждения в большой степени зависит от интенсивности отношений отца и младенца.)[60] Когда ребенок улыбается и отцу, как это толкует Абелин (1971; цитируется из Ротманна, 1978), – это признак того, что он научился отличать отца как личность от матери. Прежде всего, речь о ситуации, когда переживаниям (и соответствующим ожиданиям), формирующим образ матери (первое представление объекта), присваивается «второе лицо», «вторая фигура». Другими словами, ребенок признает мать и отца как целых, внешне разных людей, но обоим присваивает одни и те же внутренние характеристики. Отец изначально является «другой матерью», и наоборот – на образ матери влияет опыт, который ребенок переживает с отцом и другими людьми.
Другой особенностью данного периода является то, что дети способны общаться только с одним человеком за раз. Сколько бабушек, тетушек и даже отцов обижались, что маленький ангел, который всегда их так радовал, не хочет ничего о них знать, как только мама возвращается в комнату. Это же явление обусловливает тот факт, что младенцам трудно внезапно перейти от матери к другому человеку. Даже если он «хорошо его знает», в момент такого перехода он не имеет с ним внутренних отношений и не чувствует ничего, кроме грусти из-за ухода матери. С другой стороны, разлука может стать проблематичной, если, например, бабушка берет на себя материнскую роль в текущем взаимодействии матери и ребенка, то есть занимает место матери. Когда придет время, мать может спокойно «исчезнуть». Постепенно дети учатся различать свои объектные отношения. Как только ребенок начинает распознавать мать и отца как единое целое и проводить внешнюю дифференциацию, он приписывает «объективные» различия в том, как оба подходят к нему с соответствующим выражением лица: отец говорит с ним не так, как мать, реагирует по-своему, играет в другие игры. Так ребенок начинает формировать разные ожидания по отношению к отцу и матери, в результате чего отец – обычно к концу первого года жизни – фактически становится независимым объектом,