Заблуждения убеждений. Услышать зов души в мире, одержимом счастьем - Джеймс Холлис

вовсе – значит и не быть здесь или быть только самым поверхностным образом. Мы возвращаем глубину и достоинство тому путешествию, в которое отправляется душа, когда вспоминаем, что суть не в том, чтобы остаться невредимым, а в том, чтобы быть здесь, раскрыться – и перед чудом, и перед ужасом этого мира – и как можно честнее выразить намерение своей души.

Нам нужно смеяться, и нам нужно петь, Мы благословлены всем, Все, на что мы смотрим, благословенно.

– У. Б. Йейтс, «Разговор с душой»

Глава 8

Толкование сновидений. Смысл травмы

Жизнь по самой своей сути травматична. Из первозданной дремоты в состоянии полного удовлетворения всех потребностей младенец вдруг насильственно изгоняется из своего райского блаженства и выбрасывается в зыбкий мир природы, живой и беспощадной, – мир, который неизбежно завершится его смертью. Смысл и последствия травматического опыта будут варьироваться от человека к человеку, от контекста к контексту, от поддерживающей среды до полной ее непредсказуемости. Человеку как биологическому виду дарована потрясающая способность адаптироваться, развиваться и продолжать путь жизни, но отпечаток травмы – сознательной или бессознательной – остается в каждом из нас.

Возможно, самое простое определение травмы звучит так: это опыт, содержащий больше квантов переживания, чем сознание в состоянии переработать в данный момент. Еще одно определение: это опыт, который выходит за пределы нашего Weltanschauung (картины мира, системы взглядов) – той системы смыслов, через которую мы осмысляем реальность. Хороший пример такой травмы – история Иова. Потери Иова были сами по себе страшным потрясением, но самая глубокая его травма заключалась в том, что вся его унаследованная теология оказалась уничтожена, буквально стерта в прах встречей с неистовым Богом, который разрушил его прежние представления о мире. С этого момента Иов был вынужден стоять духовно обнаженным перед силами непознаваемой и неуправляемой вселенной. Он больше не мог верить в то, что раньше его утешало и давало чувство свободы. Похожим образом в начале двадцатого века канула в небытие доктрина мелиоризма – убеждение, что моральный и социальный прогресс возможен, если достаточно людей приложат к этому усилия. Эта вера была уничтожена бойней на полях Первой мировой, особенно в кровавой трясине Пашендейля. Идея о том, что человечество неуклонно движется вперед, была растоптана в окопах у реки Соммы, где только за одни сутки британская армия потеряла шестьдесят тысяч человек. Современная цивилизация, как позже скажет Эзра Паунд, оказалась «старой сукой с гнилыми зубами»[30]. С тех пор идея социального «прогресса» уже никогда не звучала по-прежнему.

Многие жизненные переживания по своей природе травматичны. Ранние психоаналитики придавали огромное значение травме рождения. Каждый младенец сталкивается с двойной угрозой – всепоглощающего ужаса и заброшенности, – и эти два страха будут преследовать его всю жизнь. В жизни слишком много такого, что превышает наши способности к управлению, и время от времени каждый из нас ощущает себя, как в старой негритянской духовной песне (spiritual), «словно сирота в чужой стране» – одиноко дрейфующим среди водоворотов и анархических течений внешнего и внутреннего опыта. Все мы время от времени испытываем чувство беспомощности, бессилия, унижения, даже деперсонализации. Возможно, никто не описал эти состояния так мощно, как Франц Кафка в рассказах «Голодарь» и «В исправительной колонии», а также в «Превращении».

Как уже отмечалось, у психе, похоже, всегда есть две параллельные задачи: исцеление и создание все большего пространства для выражения намерений души. Что-то внутри нас неустанно ищет пути восстановления, возвращения к целостности – через сон, сновидения и развитие внутренней устойчивости. Сабина Шпильрейн, например, говорила, что именно наше творческое воображение – один из главных способов, с помощью которых человечество прокладывает новые пути к работе с травмой: через творческое переосмысление и символическую переработку образов. Вспомните, о чем поет большая часть популярных исполнителей – о потерянной любви, о бегстве из родных мест, об отчаянной надежде на новое начало. Исследователи сна утверждают, что до трети нашей жизни уходит на восстановительный сон, а около шести лет из восьмидесяти мы проводим во сне, буквально «тихо сматывая нити с клубка забот»[31], как сказал Шекспир. Даже в соматических приступах, даже во флэшбеках психе пытается переработать и вывести травматический заряд, вернуть себе тот райский покой, который однажды был утерян.

Травматические события впечатываются в тело – об этом подробно пишет Бессел ван дер Колк в книге «Тело помнит все». Наша нервная система активирует поведенческий диапазон «бей/беги/замри», который со временем закрепляется и превращается в привычные рефлекторные ответы – не только на исходную травму, но и на любые ситуации, где активируется ее аналог. Если, к примеру, человек чувствовал себя забитым в отношениях с патологическим родителем, созданная им защитная граница часто будет распространяться и на другие отношения – как упреждающая защита.

Феноменологическое событие, сама травма, может быть лишена слов или образов, но почти всегда она вызывает нечто побочное – обрывочный образ и фрагментарный внутренний рассказ. Тонкая, чувствительная психе неизбежно задается вопросами: «Что это было?», «Что это значит?», «Как мне это понять?». И, возможно, самым важным становится вопрос: «Что это заставляет меня делать или от чего удерживает меня?» Последний – это ключевой эвристический вопрос, который помогает человеку хоть в какой-то мере освободиться от плена травмы и тех эмоциональных волн, которые она продолжает порождать. Этот вопрос помогает вернуть хотя бы частичку свободы. Один из неизменных спутников травмы – состояние гипервнимательности, настороженности к звукам, образам и любым ассоциациям, способным запустить воспоминание о пережитом. И хотя такая настороженность изначально задумана как защитная реакция психе, на практике она означает, что человек становится буквально прикован к своему сенсорному аппарату и чрезмерно остро воспринимает мир образов и звуков вокруг нас.

Как известно, часть терапевтической работы с травмой может включать в себя прием транквилизаторов, проживание травматического опыта в безопасной обстановке, а также различные ритуалы десенсибилизации – постепенного снижения чувствительности к триггерам. Задача психотерапии – распознать и вычленить те «истории», которые сформировались на основе травматического опыта и продолжают привязывать человека к травме. Эти «истории» – продукт глубинной человеческой потребности придать своей жизни смысл и оживить события, наделяя их смыслом.

Каждый из нас со временем выстраивает своего рода ложное Я – ложное именно потому, что оно реактивно по своей природе: оно создано в ответ на травму, а не как естественное выражение самости. Один из способов начать распознавать свои травмы и их границы – это обратить внимание на адаптивные паттерны, которые формируются еще в раннем детстве. У каждого из нас есть свои