Герой в преисподней: от мифа к Twin Peaks. Эссе - Дмитрий Николаевич Степанов

«Визит», которому я, говоря откровенно, охотнее бы указал на дверь, чем принял его, – бредовую стряпню, свидетельствующую только о том, что ты впустую тратишь свои дарования и не спишь ночами, порождая монстров; что ты подражаешь современным уродам, которые коверкают слова, пока сами не перестают их понимать, провозглашая гениальным творением поток слов, потому что они лишены всяких идей или содержат лишь извращенные идеи…

Надо отдать ему (уважаемому сыну) справедливость: он не кутила, не мот. Но как может человек, чуть ли не каждую неделю или две изобретающий новые системы и вынужденный рвать прежние работы, на которые было затрачено много труда, – как может он, спрашиваю я, думать о мелочах? Как может он подчиняться мелочному порядку? Каждому позволяется запустить руку в его карман, обмануть его, лишь бы при этом не трогали его чертежей… Правда, эти бедные молодые люди спокойно спят, разве что посвящая иногда часть ночи или всю ночь удовольствиям. Мой же деловой, талантливый Карл проводит жизнь в тяжких ночных бдениях, изнуряет свое тело и дух серьезными занятиями, лишает себя всяких удовольствий, – и все это ради возвышенных абстрактных умствований, но то, что он создает сегодня, он разрушает завтра и в конечном счете уничтожает свое и не усваивает чужое. Результатом же является хилое тело и смятенный ум, тогда как заурядные простые смертные беспрепятственно продвигаются вперед и порой лучше или по меньшей мере с большими удобствами достигают цели, чем те, которые пренебрегают радостями молодости и губят свое здоровье в погоне за тенью учености, – чего они, вероятно, вернее добились бы в недолгом общении со сведущими людьми и вдобавок доставили бы себе развлечение!!!»

Юный Карл Маркс.

Простодушному главе семейства Марксов и невдомек – не тень учености интересовала его сына. Ему грезились совсем иные Тени. В неистовых поисках истины он пытался найти разрешение собственным бессознательным душевным конфликтам. Бросаясь от одной философской концепции к другой, юный Маркс искал в них выход своей боли. Он просиживал дни и ночи за учеными занятиями не для академического самоутверждения, а для выражения себя в поэзии и философии. Оттого так беспорядочны и бешены были его философские разыскания. В одном из писем к отцу он так описывал их: «Завеса спала, моя святая святых была опустошена, необходимо было поместить туда новых богов. От идеализма я перешел к тому, чтобы искать идею в самой действительности. Если прежде боги жили над землей, то теперь они стали центром ее… Я написал диалог почти в 24 листа: „Клеант, или об исходном пункте и необходимом развитии философии“… Мой последний тезис оказался началом гегелевской системы, и эта работа, для которой я несколько ознакомился с естествознанием, Шеллингом, историей, стоила мне огромных умственных усилий и написана она так (тонко) concinne (она, в сущности, должна была быть новой логикой), что я сам теперь едва могу вдуматься в этот ход мыслей. Это мое любимое детище, взлелеянное при лунном сиянии, завлекло меня, подобно коварной сирене, в объятия врага. От досады я несколько дней совершенно не был в состоянии думать и бегал, как безумный, в саду у грязных вод Шпре»…

Потому так яростны были нападки Маркса на его предшественников и оппонентов, так нелепы аргументы в подтверждение истинности своих теорий – в них было мало логики, но слишком много собственной боли. Отто Рюль отмечал: «Маркс был одним из тех людей, которые стремятся во всем достичь идеала, вершины совершенства. Он не только хотел быть самым знаменитым из ученых-социалистов и самым образованным экономистом, он также хотел быть наипервейшим революционером и самым известным из всех глашатаев революции. Маркс хотел, чтобы созданная именно им теория коммунизма была самой правильной и самой совершенной. И необходимым условием доказательства превосходства его теории являлось доказательство того, что теории всех его предшественников несостоятельны, ошибочны, ничтожны и, наконец, просто смешны. Ему нужно было во что бы то ни стало доказать, что утопический социализм является просто мешаниной старых, истасканных и сомнительных идей; что Прудон был незваным гостем в царстве социалистической мысли; что Лассаль, Бакунин и Швайцер – все они были заражены буржуазной идеологией и, наверное, продались врагам. Лишь только он, Маркс, обладал истиной в самой последней инстанции. Именно его теория была чиста, как кристалл, именно у него за пазухой был спрятан философский камень, именно его теория социализма была безупречной, именно его слова были божественным откровением. Со злобой и презрением, с язвительностью и издевкой, с глубочайшей враждебностью он опровергал мнения, отличавшиеся от его мнений, преследовал всякие убеждения и идеи, возникавшие не в его собственной голове. Для него не существовало никакой мудрости, кроме его собственной; никакого социализма, кроме проповедуемого им самим. Его и только его работа была образцом научной объективности и глубины. Он был Аллахом и Пророком в одном лице».

Маркс действительно был своего рода пророком (а какого рода пророком он был – пусть каждый решает сам для себя). Что отличает лирического поэта от пророка? Поэт-лирик выражает в тексте свои чувства, надежды, боль и мечты. Пророк через собственную боль выражает боль своего поколения, трагедию своей эпохи. Непонятый Гамлет, выразивший через собственное страдание боль своего времени, – здесь в полной мере пророк. Беспомощность Гамлета – это беспомощность пророка перед собственной судьбой, растерянность и испуг человека, пробудившегося от божественного видения с рассеченной надвое душой.

Маркс, разумеется, не Гамлет, хотя слова бесчестного Короля о принце датском можно было бы в полной мере отнести и к нему:

Он ненавистен мне. Да и нельзя

Давать простор безумству…

Наш сан не может потерпеть соседство

Опасности, которую всечасно

Грозит нам бред его.

Пророки невыносимы в общении с окружающими их людьми. Их поведение чрезмерно экспрессивно, экзальтированно, полно агрессии и одновременно жертвенности, некорректно и лишено всякой терпимости. Оттого, что слишком много в нем личной боли. По словам Фрица Раддаца, Маркс, будучи главным редактором «Rheinische Zeitung», и «его коллеги часто засиживались за бокалом вина по вечерам, и когда длинный ряд пустых стаканов выстраивался на столе, Маркс вдруг неожиданно окидывал компанию яростно сверкающим взором аристократа и, величаво указав пальцем на одного из своих друзей, немало перепуганного таким поворотом событий, изрекал: „Я тебя уничтожу!“». Этот биографический курьез весьма характерен – в нем вещает чрево, говорит нутро (все это – понятно, метафоры бессознательного) Маркса, и это нутро жаждет борьбы, огня, уничтоженья.

Маркс за работой.

И все же Маркс – не Гамлет. Упаси вас Бог от подобных упрощений! Причина поставить их имена рядом – та, что Маркс, подобно Гамлету, выразил свою боль в социальных пророчествах. Его бессознательный конфликт выразился в высказываниях о социальных конфликтах, его душевная борьба – в социально-экономической теории классовой борьбы, его личностная отчужденность – в теории отчуждения и т. д. Но прежде чем окончательно оформиться в философии, бессознательные переживания Маркса были выражены им в поэзии.

Психическое напряжение, создаваемое бессознательным конфликтом, душевная борьба с самим собой часто выражаются в поэзии и сновидениях в картинах всепоглощающего пламени. Свое душевное борение и горение Маркс выразил в соответствующей образности:

Не могу я жить в покое,

Если вся душа в огне,

Не могу я жить без боя

И без бури в полусне.

Пусть другим приносит радость

Быть вдали от шума битв,

Льстит желаний скромных сладость,

Благодарственных молитв.

Мой удел – к борьбе стремиться,

Вечный жар во мне кипит,

Тесны жизни мне границы,

По теченью плыть претит.

В своей работе «Огонь в умах людей: истоки революционной веры» Джеймс Биллингтон предположил,