Заблуждения убеждений. Услышать зов души в мире, одержимом счастьем - Джеймс Холлис

В одиночестве мы никогда не одиноки.

И только тогда можно будет по-настоящему праздновать жизнь. Жизнь обязательно разобьет вам сердце – но, по крайней мере, это будет означать, что у вас вообще есть сердце. Жизнь обязательно разочарует вас и расколет изнутри – но она также щедра, питательна и всегда стремится исцелить то, что было сломано. Что касается меня, то здесь, в середине восьмого десятка, я полон благодарности. Я скорблю по тем, кого любил и кого уже нет рядом, но я благодарен за саму возможность любить их – и быть любимым в ответ. Будущее несет с собой упадок и смерть тела, но сейчас дух все еще трепещет, и лодка, которая ждала в гавани, уже снялась с якоря, потому что, как сказал Теннисон устами своего «Улисса»: «Смерть обрывает все; но пред концом/Еще возможно кое-что свершить/Достойное сражавшихся с богами»[40].

В качестве утешения за все эти утраты и треволнения души, а также в знак благодарности за все прекрасные моменты, которые жизнь по-прежнему приносит, я хочу оставить каждому из вас, дорогие читатели, скромный подарок – мой перевод чудесного стихотворения Райнера Марии Рильке под названием «Abend», или «Вечер».

Вечер медленно меняет свои одежды,

которые для него на время удерживала древняя линия деревьев;

и двойные земли, за которыми ты наблюдаешь, расходятся —

одна падает вниз, другая восходит к небесам.

И ты остаешься – не принадлежащий полностью ни одной из них,

и все еще не такой темный и неподвижный, как молчаливые дома,

и еще не настолько обреченно преданный вечности, как звезды, восходящие каждую ночь,

но остаешься – невыразимо – один на один

со своей жизнью, со всеми ее странствиями и возвращениями, так что иногда она обретает форму, иногда теряет границы

и растет внутри тебя… порой камнем, порой звездой.

Приложение

Дорога в Балликил

В тот самый момент, когда они услышали диагноз Эллен, он понял, что пропал. Она умерла пять месяцев спустя. Рак поджелудочной – жестокий, не знающий пощады. После короткой заупокойной службы, после унылой рутины заполнения юридических бумаг, после слишком многих вечеров, залитых алкоголем, после того как звонки друзей становились все реже, он сидел в темноте, снова говорил с ней и снова плакал. А утром купил билет в один конец – рейс ирландской авиакомпании до Шеннона.

Он сообщил друзьям и детям – Сильви из Портсмута и Сэму из Чикаго – и договорился с соседом, что тот будет оплачивать счета за коммунальные услуги. Пересекая Атлантику в полупустом салоне, он снова и снова слышал песню «Отель Калифорния», бесконечно звучащую из бортовой аудиосистемы. Люди вокруг клевали носом, а он застрял на одной-единственной строке: «Вы можете выписаться в любой момент, но никогда не сможете уйти». Дом скорби стал его постоянным адресом.

Автобус до Балликила, крохотной деревушки на западном побережье, ехал два часа. Он заселился в местную гостиницу «Арфа и Посох», добрел до кровати и тут же уснул. Этот город он выбрал случайно – просто ткнул пальцем в карту. Он ничего о нем не знал, кроме одного: он маленький, затерянный у самого моря и в нем можно исчезнуть. Когда он наугад загуглил название, то узнал, что оно восходит к кельтскому слову, означающему «церковное поселение», уходящее корнями к тем временам, когда тысячу лет назад сюда прибыли миссионеры из Франции и Италии. Столкновение средиземноморского духа и языческой земли вонзилось в ирландскую душу как глубокая заноза, которую потом века истории просто припорошили пылью. Все это показалось ему до боли знакомым.

Три дня после его приезда лил дождь – беспрерывный, с ветром и потоками грязи. Каждый день он выходил на прогулку – просто чтобы двигаться – и бродил по лужам и грязным обочинам. По вечерам читал – в основном историю, лишь бы занять голову – и надеялся, что сможет проспать ночь, не увидев Эллен. Каждый раз, когда она приходила во сне, это были ее последние, страшные дни. Он мечтал стереть этот образ и заменить его множеством других – тех, где они были счастливы. На четвертый день дождь сменился моросью.

Первый человек, которого он встретил, сказал: «Чудесный денек, правда?»

«Конечно», – ответил он с сухой иронией. Когда третий сказал то же самое, он понял – они абсолютно искренни. После трех дней ливней это действительно был чудесный день.

Бродя по Парнелл-стрит, он наткнулся на распятие в человеческий рост, у подножия которого скорбно стояла Мария. Позади был выбит список из одиннадцати имен – мужчин, ушедших из Балликила и не вернувшихся. И дата: 1916. Сначала он подумал, что это память о Пасхальном восстании[41], и содрогнулся при мысли об этой бессмысленной бойне. Но потом вспомнил о Сомме[42] – вот где они, скорее всего, полегли. Почти шестьдесят тысяч потерь за первые сутки. «Гонка к пропасти», как написал Йейтс.

В тот вечер, сидя в пабе «Плуг и Звезды», он заметил трещину в штукатурке за маленькой сценой, где иногда играли бродячие музыканты.

– Думали замазать, – сказал бармен, – но наши завсегдатаи решили, что туристам это понравится. Так и оставили. Это, друг мой, дырка от пули, которая расколола стену.

– Как в этом месте мог выстрелить пистолет?

– Так это же именно тут прозвучал последний смех Бенни Маккрея.

– Бенни Маккрей? Кто это?

– Старый актер водевилей. В свое время звезда. Выступал в Голуэе, Дублине, даже в Лондоне. Когда ему перевалило за восемьдесят, многие считали, что у него уже не все дома. И вот однажды вечером, почти четыре года назад, он рассказывал здесь одну старую шутку. Мы все ее знаем…

Три деревни – Ласк, Раш и Лохшинни – были слишком малы, чтобы завести свои собственные оркестры волынщиков. Тогда им пришла в голову мысль – скинуться всем вместе и купить одну форму на троих. И вот один парень отправляется к старой вдове по фамилии Махан.

– Добрый день, мэм. Не могли бы вы пожертвовать немного денег на форму для оркестра волынщиков Ласка, Раша и Лохшинни?

– Э-э-э? – говорит она.

Он повторяет громче:

– Не могли бы вы