Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский
Вы совсем в других условиях. Вас никто не торопит, у вас как режиссера было достаточно времени, чтобы сосредоточиться, вникнуть в роль и в себя самого, найти в своей душе то, что нужно для роли, чтобы сделать чужой замысел поэта своим собственным. Кто же мешает вам в тишине своего кабинета с помощью художника, литератора, профессоров, артистов, книг, эскизов и прочего годами готовиться к постановке, чтобы в результате принести нам свою законченную и, вероятно, прекрасную работу. Она – ваше творчество; вы вправе называть себя ее творцом. Поэтому, когда вы будете сами демонстрировать свой прекрасный режиссерский труд, когда вы будете показывать нам, как надо переживать и воплощать то, что вы годами создавали, – вы, несомненно, покажете нам ваше подлинное искусство, ваше живое переживание и его воплощение. И мы, актеры, будем вам от всей души аплодировать. Но ведь зрители-то не увидят этого прекрасного момента вашего творчества. Их не пустят к вам на репетицию. Зрители увидят другое, а именно, как мы, не успев сделать ваше создание своим, будем внешне вас копировать на спектакле и очень добросовестно, но холодно демонстрировать вашу мизансцену, режиссерский замысел, чуждый нам. Мы четко, ясно доложим зрителям текст пьесы и ролей, объясним ваше, а не свое толкование. Согласен, ваша творческая работа интересна, ваша диктаторская роль велика и всестороння. Вы один творите всю пьесу, а мы? Что ж остается нам? Себе вы взяли всю подлинную творческую работу, а нам вы предлагаете вспомогательное ремесло. Вы даете нам роль посредника между вами и зрителями, роль комиссионера. Покорнейше благодарим за такую роль! Мы не желаем!
– Творцов тоже режиссер, и тоже очень самостоятельный, и тоже яркой индивидуальности, однако вы находите возможным работать с ним вместе? – удивился Ремеслов.
– Творцов совсем другое дело. С Творцовым мы идем рука об руку и в ногу. Он режиссер-учитель, режиссер-психолог, режиссер-философ и физиолог. Он, как никто, знает физическую и духовную природу артиста, понимает почтенную и трудную роль акушера, повивальной бабки, помогающих творчеству самой природы, и отдал себя в услужение ей. Когда нужно, он умеет прятать и не показывать себя. И в то же время он всем своим талантом, опытом и знанием всегда служит нам, актерам, и приносит себя в жертву искусству. Творцов сам прекрасный актер и понимает, что первыми лицами в театре были и будут артисты. Он знает, что только через их успех можно проникнуть в души тысяч зрителей и заложить в них то семя, ту изюминку произведения поэта, которым горит артист вместе с режиссером и поэтом.
Творцов понимает, что зрелище, пышная постановка, богатая мизансцена, живопись, танцы, народные сцены радуют глаз и ухо. Они волнуют и душу, но не проникают так глубоко в нее, как переживания артистов. В них все дело в нашем искусстве. Они наполняют театр и сцену невидимыми излучениями артистического чувства, воли и мысли, которые таинственными путями заражают души зрителей. Не режиссерская постановка, а они вскрывают сердечные глубины артистов и зрителей для их взаимного слияния. Но эта чудодейственная работа сверхсознания доступна лишь одной волшебнице-природе, а не нашей кукольной актерской технике и не вашему постановочному искусству. «Дорогу же природе, ей и книги в руки!» – постоянно восклицает Творцов. Недаром же он любит повторять еще и другой свой афоризм: «Как топором не выполнишь тончайшей резьбы по слоновой кости, так и грубыми актерскими средствами не заменишь, не выполнишь чудодейственной работы творческой природы». Самое важное в театре – творческое чудо самой природы. Вот почему Творцов так не любит режиссеров-постановщиков и так гордится почетным званием акушера или повивальной бабки. Творцов – наш, актерский, а не ваш – постановочный и монтировочный. И мы его любим, и мы ему отдаем всю нашу артистическую душу. Учитесь у Творцова, работайте с ним, и тогда мы полюбим вас и пойдем вместе.
– Страшно! – едва слышно прошептал Ремеслов и тихо отвернулся, вероятно, чтобы скрыть лицо.
– Если страшно, то идите смело в ремесло, – гораздо мягче продолжил Рассудов, очевидно, тронутый искренним словом Ремеслова. – Берите всех актеров-ремесленников в свои руки и будьте единственным творцом-режиссером среди них. С ними проводите смело свою программу, и будете правы. Не давайте им много разговаривать. Когда ремесленник или бездарность начинает умничать на сцене, нечего ждать толку. Пусть их подчиняет себе деспотичный, но талантливый творец-режиссер. Пусть бездарность и ремесло не творят самостоятельно, а лишь отражают творчество таланта. Это будет куда лучше, чем их шаблонная бездарная мазня. Поставьте на свое место всех этих непризнанных гениев, и вы сделаете полезное дело.
Было ясно, что спор не приведет ни к каким определенным результатам и что Ремеслов не может сказать ничего нового, а повторяет лишь все те же избитые слова, которые говорятся в подобных случаях. Что касается Рассудова, он также повторял то, что мы часто слышали от самого Творцова. Спор затягивался, а вечером я был занят в спектакле, поэтому пошел домой. Мне вспомнилась в этот момент любимая фраза Творцова, которой он обыкновенно заканчивает свои беседы: «Вы слушали меня, но не слышали! Трудно уметь слушать и слышать, смотреть и видеть прекрасное!»
Я сбегал домой, пообедал и снова заблаговременно вернулся в театр, к спектаклю.
В своей уборной я повалился на тахту от усталости после ходьбы домой и обратно, но заснуть мне не удалось, так как рядом в актерском фойе слишком громко разговаривали: кто-то рассказывал анекдоты, и это мешало сну, – а по другую сторону, в уборной Рассудова, шел спор между ним и Ремесловым.
«Неужели, – подумал я, – они так и не расходились после беседы?»
Однако оказалось, что Рассудов ходил домой вместе с Ремесловым и тот даже остался у него обедать, а потом они вернулись в театр.
«Очевидно, – решил я, – ученые цитаты Ремеслова подкупили Летописца и сдружили их между собой. С часу дня до шести вечера спорят на одну и ту же тему! Это рекорд!»
Овация и аплодисменты справа, из артистического фойе, снова привлекли к себе мое внимание. Там чествовали «гениального»
