Работа над ролью - Константин Сергеевич Станиславский

– Да не могу же я вам объяснить, – проревел Рассудов.

– Во-первых, не «вам», а «тебе», – поправил его Ремеслов.

«Уже на «ты»!» – подивился я.

– Не могу же я объяснить тебе в какие-нибудь десять минут все, чему нас учил Творцов.

«Хороши десять минут! – подумал я. – С часу до шести!»

– Слушай меня! – приготовился Рассудов к длинной тираде.

«Чудесно! – решил я. – Лекция Рассудова – хорошее средство от бессонницы».

– Что надо для того, чтобы вырастить плод или растение? – начал Рассудов. – Надо вспахать почву, найти семя, зарыть его в землю и поливать. В нашем деле – то же: вспахать мысль, сердце артиста, найти семя пьесы и роли, забросить его в душу артиста и потом поливать, чтобы не давать ему засохнуть.

– Понимаю, – попытался вникнуть Ремеслов.

– Семя, из которого созревает роль, семя, которое создает произведение поэта, – это та исходная мысль, чувство, любимая мечта, которые заставили писателя взяться за перо, а артиста полюбить пьесу и увлечься своей ролью. Эту-то изюминку пьесы и роли, которую, к слову сказать, Творцов называет сверхзадачей, надо прежде всего забросить в душу артиста для того, чтобы он, так сказать, забеременел от нее. Владимир Иванович Немирович-Данченко определяет этот творческий процесс евангельским изречением.

Слышно было, как Рассудов опять шуршал страницами своей летописи, для того чтобы прочесть:

– «От Иоанна, глава двенадцать, стих двадцать четыре: «Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода». По этому поводу Немирович-Данченко говорит: «Надо забросить в душу артиста зерно произведения драматурга, – прочитал Рассудов. – Надо непременно, чтобы это зерно сгнило в душе актера, совершенно так же как семя растения сгнивает в земле. Сгнив, зерно пустит корни, от которых вырастает в природе новое растение, а в искусстве – новое его создание».

Дальше я не слушал, что говорил Рассудов.

Наркоз рассудовской лекции оказывал свое действие. Я точно отклонялся назад, точно пятился, лежа на тахте, от стоявших передо мной предметов. Или, напротив, это они отходили от меня. Не разберу! Ни Рассудов, ни Ныров не существовали более. Лишь иногда влетали в голову какие-то фразы и отдельные слова из уборной Рассудова.

– «Бессознательное через сознательное!» – вот девиз нашего искусства, символ нашей веры, надпись для стяга.

Я тщетно пытался понять, что означает «бессознательное», но скоро забыл о нем, так как справа, из фойе, мне в ухо влетело:

– Публика – крысы. Чем сильнее свалка, тем больше лезут крысы на шум. То же и со зрителем. Чем многочисленнее толпа, тем больше желающих попасть на спектакль. Театр не должен вмещать всех желающих. Театр должен быть обязательно меньше потребности публики. Вот честное слово! Ей-богу! Если бы у меня было только четыре тысячи рублей, я бы…

Бессознательное в виде какой-то серой пыли с мелкими световыми зайчиками протискивалось куда-то… Длинные худые люди в меховых шапках шли туда же бесконечной толпой… в узкую щель, вероятно, ныровского театра… Происходила свалка, и я просыпался под аплодисменты и глупый смех Нырова. Кто-то утверждал, что девять десятых нашего творчества бессознательно и лишь одна десятая – сознательна. Другой голос, как будто Ремеслова, цитировал фразу какого-то ученого: «Девять десятых нашей умственной жизни протекает в бессознании».

Мне это очень понравилось, и я старался запомнить афоризм. Я решил даже встать и записать его, но не встал и повернулся на другой бок. И опять: «бессознательное через сознательное»… «для стяга»… «символ веры»… Бессознательное через сознательное – вдруг ясно почувствовал я, проснувшись на минуту. Как это просто и как хорошо! «На чем вы строите вашу актерскую работу?» – спросят нас. «На бессознании, на артистическом вдохновении», – ответим мы без запинки. «Как, вдохновение? Вы хотите его создавать по заказу? Но ведь оно ниспосылается нам Аполлоном, нисходит свыше на головы гениев…» «Мы создаем не самое вдохновение, а лишь заготовляем ту благоприятную почву для него, то душевное состояние, при котором легче всего нисходит на нас вдохновение. Вот эта работа, то есть приготовление благотворной почвы для вдохновения, вполне доступна нашему сознанию и находится в нашей власти. Поэтому мы и говорим: «бессознательное через сознательное». Создайте сознательно благоприятное самочувствие артиста, и тогда бессознательное, или подсознательное, вдохновение будет чаще озарять вас свыше. Вот что проповедует Творцов. Как просто! Понятно! А попробуйте спросите любого из квазизнатоков театра: «Как по-вашему, Творцов и мы, его грешные последователи, принадлежим к разряду артистов интуиции и вдохновения или ремесленной техники?» – «Конечно, техники! – закричат знатоки. – Творцов до тонкостей разрабатывает роль – значит, он техник».

«Кто же в таком случае артисты вдохновения? Те, кто сразу создает роль с двух-пяти репетиций? Халтурщики? Это их-то мгновенно озаряет свыше Аполлон? Это они прозревают и сразу творят всю пьесу? Да ведь это же гнусное ремесло, поймите!»

«Полноте! – важно возразят знатоки. – Они подлинно краснеют и бледнеют, плачут и смеются».

«Да ведь это же актерские слезы! Они не соленые, а пресные».

«Полноте! Что вы! Они вдохновляются, искренне увлекаются», – авторитетно возражают знатоки.

«И воду качать, и дрова рубить можно с увлечением».

И что ни толкуйте этим тупицам, они будут твердить то, что наболтали им в уши однажды и навсегда бездарные критики маленьких газет: «Творцов – артист техники, а халтурщик-ремесленник с несдержанным животным темпераментом – артист нутра и вдохновения». Тьфу! Какая тупость!

– Как! – вскричал Рассудов рядом в уборной, точно вступаясь за меня. – Шекспиру, Грибоедову, художнику Иванову, Томмазо Сальвини потребовались годы и десятки лет для завершения процесса подлинного творчества для каждого из своих созданий, а вашему провинциальному гению Макарову-Землянскому довольно для завершения такого же процесса десяти репетиций!! Что-нибудь одно: или Макаров-Землянский гениальнее Сальвини, или природа самого процесса творчества, которое совершает Макаров-Землянский, ничего не имеет общего с природой того процесса, который выполняется Сальвини.

– Я не сравниваю Макарова-Землянского с Сальвини, а говорю только, что и у нас в провинции гениальные артисты творят скоро и не хуже, чем у вас в столице.

– «О эти уродцы скороспелого творчества! – часто восклицает наш главный режиссер Творцов, когда видит такую ремесленную работу. – Кому нужны эти выкидыши и недоноски!»

Сильный взрыв хохота с другой стороны, то есть за другой стеной моей уборной, заглушил споривших. Ныров рассказывал о своих антрепренерских похождениях: о том, как он с одной и той же труппой в один и тот же вечер играл в двух городах. Часть труппы начинала спектакль в