Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2018 - Коллектив авторов

в то, что мы тоже были здесь, той же зимой, и тенями баюкали ясли, и скуп

свет небесной звезды был над нашими спинами, дул

ветер в новый пещерный шофар.

Если только зима потому,

доверяю Тебе вместо истин и слабых молитв мою ту,

несвершенную к тварям любовь, что Ты звал.

Доверяю Тебе. Доверяю Тебе. Одному.

Ладони с лицом

волей-неволей принимают позу

подглядывания.

О, Санта Мария копра Минерва!

Старею, заподлицо

со всеми, кто не замечает занозу

звезды на небе.

И, словно зажатый пинцетом червяк нерва

в кабинете у стоматолога, замаячит

строка – что там в щелочке видно-то?

Рады вам – но не я.

Больше хочется подглядеть, чем увидеть. И значит,

прожить, и пальцы раздвинуты.

И зрачки расширены, будто дыры в хлебе.

«Это дикий каприз Парфенона…»

И.Б.

Это дикий каприз Парфенона —

видеть в дереве ствол, челове —

тки растят и растут, око сонно,

незатейливо – тень по Неве.

Вот проплыли Кирилл и Мефодий,

из мелодий чужих языков

тки, отросток, лозу, у просодий

отнимай свое право на лов.

Здесь лица различить не подумай —

только пой, надевая талит.

И означишь неназванной суммой

звуков прежнюю плеть. Говорит,

говорит еще каждое слово.

Каждым белым пятном. Поутру

Око в оба глядит на любого,

начищая в пейзаже дыру.

Словно паузы в джазе. Как джезва,

нота виснет над грамотой. Дочь

подрастает. И линией жезла

режет луч оба света и прочь

гонит всякого, ставшего рядом.

Незаметен, нечеток, не тот.

И душа пробирается садом,

по колену в пустыню ведет.

«И вертится душа, как палец: те…»

И вертится душа, как палец: те,

вот те оставить строчки напоказ

страницам, ветер рвется вон из глаз.

И Сильвия бежит, бежит к воде,

пока немой сиреной воет газ.

Но нет страниц, которые могли

вытаскивать и тело из петли,

и душу в Дух, как в рану перст – перо

вложить, дав алфавитам за порог

любой перевалить, и альфа вит

кричит «Лови» омеге всех молитв.

Так вот в чем форма есть? И ты, Фома,

почел страницу за ладонь. С ума

нельзя сойти, но невозможно не

сойти, когда вкус крови льнет к десне.

«у маршалов иные времена…»

у маршалов иные времена,

лицом к лицу лица не увидать,

сейчас они идут не в бой, а на,

что правильней, ядрена, твою рать.

у них погон, что некогда сапог,

что касок, остающихся в пыли,

крови – всегда чужой, всегда в залог,

а надо же, ведь большее могли.

у маршалов иные имена,

поет обрубок в кресле у окна,

им всем идти бы, где бы ни бы… на,

и нет большого дела, где война.

А в нас, у нас, у них война везде,

пардон за рифму, завтрашний сержант.

И часовой, приставленный к звезде,

и рядовой, обрядовый, – лежат.

Они давно лежат, живы, мертвы —

неважно, лишь бы не было, увы,

зевают злые каменные львы,

и не сносить сержанту головы.

«Если хочешь поцеловать – не медли…»

Если хочешь поцеловать – не медли,

завтра будет поздно, завтра

губы обольют медом,

размажут по лицу масло,

лучше которого

только запах жасмина

в Галилее.

Завтра замкнут несвежим словом

уста, ударом в спину,

дрожью в коленках

не от, но

страшной.

Скрежет зубов или пепел лет,

никем не прожитых,

наложат печать.

Мухи облепят, склеят

слюной пауки, черная

слипшаяся дыра

пустословия посреди

шевелящихся червяков —

скороговорок.

Пока еще можно

молчать всею болью…

Что же смотришь…

Сильней Вселенной

крик – Подойди!

Что же смотришь…

Я слышу

запах жасмина…

Детское

Если есть на свете слово,

где Господь мой Иегова,

повелитель Саваоф

улыбается без слов,

если есть на свете, Боже,

слово, ставшее не кожей,

но душою; Сын, навылет

им пронзенный и впервые

произнесший, зная вкус

Небосвода, Иисус;

слово, званное без звона,

где ни капли полутона,

только тихо дай и до,

слово, где любой никто

сразу кто-то и какой!

каждый ангел-звук живой;

если есть на свете слово,

где ни капли нет чужого,

улыбается Христос,

видя мягкий свет волос,

в нем и радуга, и гамма,

это слово – Слово – мама.

«вернуть себе вены, гулять по кривой…»

вернуть себе вены, гулять по кривой,

нырять в перемены, кромсая покой,

зашиться, побриться, зарезать, восстать,

порыться в страницах, терзая кровать,

держать руки под одеялом, пока

способна природа и в силе рука,

менять, как перчатки, перчатки бросать,

и точно, и четко, и быстро, под стать,

слова из гортани – когтями, кнутом,

и лошадь изранив, не дрогнуть потом,

идти напролом, кровь чужую вливать

во взломанный компас, и мать твою, мать…

Вот так возвращаешься в смысл ея,

где все одиноки: Бог, ты и семья,

где ходят по кругу, и круги своя

ведут тебя за нос в небесны края.

«И ты думаешь, можно поверить…»