Ефим Славский. Атомный главком - Андрей Евгеньевич Самохин

[Из архива В.Н. Верховцева]

Конечно, интересуясь поэзией и музыкой, Славский не мог совсем отвлечься от тематики атомной, ставшей нервом и сутью его жизни. Ему очень интересно было взглянуть на эту тему с другой стороны океана. «С большим интересом Е.П. расспрашивал меня о городах и учреждениях Америки, в которых мне удалось побывать, – пишет Ангелина Гуськова. – Вместе с ним мы сопоставляли их Окридж и Лос-Аламос – с нашими ЗАТО. А одну книгу на английском языке об Окридже попросил оставить, чтобы внучка Женя ему еще «из нее повычитывала что-то для размышления».

Славский слушал и комментировал прочитанное, причем, по словам Гуськовой, в этих комментариях «сквозила и явная гордость: «а мы до этого дошли своим умом», «сделали не хуже», а «что-то и у них не сразу получилось».

Говоря далее об особом интересе, проявленном Ефимом Павловичем к монографии о развитии горнозаводской промышленности Урала родом Демидовых, рассказчица подчеркивает, что Славского, явно с оглядкой на свой прошлый «цинковый» и «алюминиевый» опыт, волновал вопрос, как удалось сделать уральский металл лучшим в мире. «Е.П. с гордостью узнал о прочности уральского железа, покрывавшего своды Вестминстерского Аббатства Великобритании, об уральской меди – в статуе Свободы США, – пишет в своих воспоминаниях Ангелина Гуськова. И заключает выводом: – Это было нужно и важно для Е.П. в его любви и гордости за «великую державу». Наверное, так можно любить только то, во что вложена частица души и сердца, чему отдана жизнь [58. С. 72–75].

Действительно, жизнь Ефима Павловича Славского была без малейшего остатка отдана Отечеству и народу – так, как он эту «отдачу» понимал. И воплощал «в металле». Сперва защищая новый «народный» строй стальной шашкой в руке. Затем укрепляя крепость страны цинком и алюминием, которые давали стране руководимые им заводы. И наконец, ковкой урано-плутониевого «атомного щита» державы. В этой своей «металлической миссии» он был «кузнецом» не только своей судьбы, но и истории страны.

В своей наиболее подробной «устной автобиографии», изложенной им в 1988 году под запись Р.В. Кузнецовой, Славский сказал слова, не только подытоживавшие его жизнь, но глубоко осмысляющие ее:

«Нравственная позиция наших ученых, да и всех участников атомной эпопеи была высочайшей. Дай Бог каждому! Мы были преданы родной стране, которую сами строили, ради которой трудились честнейшим образом, отдавая все, что имели: здоровье и даже жизнь, как это ни громко будет сказано. Именно так. Нас не надо было уговаривать. Все мы прекрасно сознавали, что нашему народу, нашей стране нужен ядерный щит— наша Родина нуждается в защите. А защита Отечества испокон веков считалась высокоморальным долгом каждого гражданина… Так что атомные бомбы создавали не для устрашения, не для агрессии, а ради защиты своей страны, своей любимой Родины. А необходимость имелась серьезная. Сегодня известно, что в разгар «холодной войны» планировался атомный удар по нашим городам. А не состоялся он потому, что у нас имелся надежный ядерный щит. И я горжусь, что внес посильный вклад в его создание, счастлив, что верно служил Отечеству».

Увы, в конце жизни ему не удалось, спокойно выковав все, что мог, снять кузнечный фартук и утереть пот со лба, с радостью и спокойствием оглядеть плоды трудов своих. На «закате» судьба, которой он привык уже властно управлять, сама подбросила ему горький «подарок». Точнее – серию «подарков». Но началось все с беды, которую не ждали.

Часть седьмая

Чернобыль, закат, итог

Глава 1

И грянул взрыв

Вокруг Чернобыльской катастрофы изломано немало перьев, а самой аварией на ЧАЭС сломано множество жизней и судеб. Резко повлияла она и на жизнь «атомного министра» – Славского.

Как бы ни настаивал академик Николай Доллежаль на том, что взрыв на четвертом энергоблоке – диверсия, а сконструированный им реактор РБМК – сверхнадежен, но причин у трагедии, кроме странного авантюристического эксперимента, было много. Некоторые происходили в том числе из Минсредмаша, которым руководил Ефим Славский. Сложившись вместе в единый гибельный «пазл», они и привели к тому, что произошло в ночь на 26 апреля 1986 года.

Не будем здесь останавливаться на известном сравнительном разборе свойств двух основных типов серийных советских реакторов того времени: водо-водяных (ВВЭР-1000) и уран-графитовых (РБМК-1000). Доподлинно установлено, что последний был экономически более выгодным и в то же время более «капризным» – для работы с ним требовалась высокая техническая грамотность и дисциплина. А они и в Минсредмаше начали прихрамывать. Иначе не случилась бы авария 1975 года на ЛАЭС с реактором РБМК, по многим параметрам похожая на начало чернобыльской. Правда, именно грамотные действия части дежурного персонала после совершенной ошибки позволили избежать финала, как на ЧАЭС.

Тогда же была составлена инструкция, как не допустить подобных ЧП и как в крайнем случае надо действовать. Но она по каким-то причинам осталась неизвестной руководству Минэнерго, в чьем ведомстве находилась Чернобыльская атомная станция. Также без серьезной реакции разработчиков из НИКИЭТ остались замечания к системе защиты реактора РБМК от «саморазгона» некоторых специалистов – в частности, из Института атомной энергии имени Курчатова. Проблема состояла еще в том, что определенные меры, принятые в Минсредмаше после инцидента на ЛАЭС во избежание подобных ЧП, были ориентированы на средмашевскую техническую культуру, позволявшую «купировать» недостатки реактора. И здесь одну из роковых ролей сыграл так называемый межведомственный барьер, который потом поставили в вину почему-то в основном ведомству Славского.

Хотя первой и главной «системной» причиной чернобыльской беды, как уже говорилось, стало ошибочное, если не сказать резче, решение ЦК о передаче большей части АЭС в ведение Минэнерго.

В отличие от полувоенной дисциплины и высочайшей квалификации работников средмашевской системы, компетенция, опыт и личные качества персонала АЭС в энергетическом ведомстве оставляли желать лучшего. Мало того что на работу операторами атомных станций начали принимать людей с весьма далеким от профильного образования. Энергетики постепенно начали забывать, что многолетняя безаварийная работа советских АЭС (как и промышленных «военных» реакторов) базировалась на пунктуальном исполнении всех регламентов, выработанных атомщиками на основе уже набитых «шишек». Относиться к регламентам начали спустя рукава, вносить изменения, поправки. И не только к ним, но в конструкцию самих атомных станций.

Как, например, институт «Гидропроект», который проектировал ЧАЭС по заданию Минэнерго.

Лев Дмитриевич Рябев свидетельствует: «Наше министерство годами успешно эксплуатировало канальные реакторы. Такой же в качестве головного блока был построен для Ленинградской АЭС на 1000 мегаватт и им управляло МСМ. Потом решили увеличить мощность до 1500, поставив такой же головной блок на Игналинской АЭС. Но решение передать